Я обиделась и до самого дома не проронила ни слова. Зато в родных стенах уединилась с Тырочкой и в красках живописала ей свои сегодняшние приключения и переживания. Мои переживания оставили черепашку равнодушной, зато рассказ о диковинных рыбках заинтересовал молчаливую подругу. Она даже восторженно шевельнула два раза своими ножками. Клавдия была тиха, задумчива и рассеянна до безобразия. Вместо полноценного ужина она раскрыла пачку банальных пельменей. Причем вместо соли она сыпанула в кипящую воду сахар и долго его размешивала, глядя в пустоту. Пришлось мне отстранить ее от обязанностей кухарки и самой варить пельмени. Я даже рискнула достать с антресолей квашеную капусту, порезать туда лучок и заправить это чудо нерафинированным подсолнечным маслом. В мирное время подобная самостоятельность могла обернуться мини-скандалом. Капусту Клюквина запасала на зиму. Сейчас же мои партизанские действия остались без внимания. Признаться, я всерьез обеспокоилась. Оказалось, зря. Пока Клавка отстраненно жевала ужин, я изобретала способы отвлечения сестры от любовных грез. Ничего стоящего в голову не приходило. Я окончательно расстроилась и брякнула первое, что пришло на ум:
— Мне кажется, что убить должны были не Колю, а Гену.
Клюквина перевела на меня встревоженный взгляд и обеспокоенно спросила:
— Ты это серьезно?
— Конечно, — уверенно кивнула я. — Убийца знал, что в Таганский парк должен был прийти Гена, знал, где он будет ожидать девушку, а вот в лицо он Гену, скорее всего, не знал. Поэтому перепутал Геннадия с Коленькой... А дальше ты знаешь. Спрашивается, за что хотели убить Гену? В общем, Гена твой — тот еще перец! Так что ты завязывай пока грезам предаваться. Лучше ошибиться сейчас, чем слезы лить потом.
Клавдия внимательно выслушала меня, недолго поразмышляла и согласилась:
— В чем-то ты, Афоня, права. Но как же тяжело, когда разбиваются мечты и сердце.
— Это точно, Клавочка, — поддакнула я. — А мне-то каково?! Соломенная вдова, да и только!
Мы с сестрой одновременно всхлипнули, порывисто обняли друг друга и какое-то время хныкали, оплакивая нелегкую женскую долю.
Внезапно ожил мой мобильник. Я мгновенно успокоилась и испуганно посмотрела на Клавку.
— Кто это? — пискнула она.
— Не знаю. И знать почему-то не хочу...
Телефон продолжал настойчиво трезвонить.
— Ответь, Афоня! — велела Клюквина. — Не съест же он тебя, в конце концов!
Не могу сказать, что полностью разделяла ее мнение, но трубку послушно взяла. На определителе высвечивался совершенно незнакомый номер. Это внушало серьезные опасения.
— Алло? — дрожа всем телом, произнесла я.
— Афанасия Сергеевна? — уточнил мужской голос, показавшийся мне смутно знакомым.
— Ага... — слабо отозвалась я, впрочем, без особой уверенности, собираясь сию секунду скончаться.
— Александр Михайлович беспокоит...
Я облегченно перевела дух и уже более твердым голосом сказала:
— Слушаю вас, Александр Михайлович.
— Мне бы хотелось с вами встретиться. Дело сугубо личное и архиважное. Можно я к вам сейчас приеду?
— Да, да, разумеется, — пролепетала я, терзаемая тяжелыми предчувствиями. — Мой адрес...
— Я знаю, — перебил Александр Михайлович. — Буду через полчаса.
Он отключился, а я оторопело уставилась в темноту за окном. Клавдия нетерпеливо пописки-вала, не решаясь заговорить первой. В такой нервной обстановке прошло несколько минут.
— Афанасия, — нарушила молчание Клавка, — средневековая инквизиция бледнеет в сравнении с тобой. Скажи что-нибудь, а?
— Сейчас Александр Михайлович приедет, — не отрываясь от окна, объявила я.
— Это который мент? — уточнила Клюквина.
Вместо ответа я лишь тяжело вздохнула.
— Афоня, мне это не нравится, — тревожно заговорила сестра. — Мы обратились к нему с пустяковой просьбой, а тут вон как все оборачивается! Чего ему от тебя надо, спрашивается?
Вопрос был риторический, поэтому я трагически молчала.
— А вдруг он репортаж по телевизору видел?! Ну, тот, в котором нас разыскивали? — продолжала строить предположения Клавка.
— И что?
— А то! Подозрительно уж очень: сперва ты звонишь этому Михалычу, просишь узнать адрес владельца мобильника, а спустя какое-то время его находят в собственной ванной с перерезанным горлом. А во дворе дома еще один покойничек остывает... Не знаю, как твоему Михалычу, мне бы это точно не понравилось!
— Клавочка, — после недолгого молчания обратилась я к сестре, — как ты думаешь, он нас арестует?
— Факт! — уверенно отозвалась она и обвела глазами помещение, словно прощалась с родными стенами. — Иначе, зачем бы ему приезжать к нам?
Я обреченно вздохнула и поплелась собирать вещи.