Пятнадцатый камень

Впрочем, с праведником Клим перегнул, — тот незамедлительно покаялся бы, чем изрядно облегчил бы участь затворников гаринского особняка. В том числе и самого Клима, который на нервной почве курил одну за одной, так что гортань, похоже, превратилась в тлеющее пепелище. Надо было все-таки порадовать нутро вкусной и здоровой пищей, заглушив дымную тошноту. Из кухни доносился уютный звук работающего телевизора. Вера Павловна кормила подопечных Юсупова, а они совмещали потребление хлеба и зрелищ. Непроизвольно Клим прислушивался к стадионному гулу: по спутниковому каналу транслировали футбольный матч. Как будто с другой планеты… Буров вспомнил путаный отчет Собакина о его незадачливых ночных «похождениях» и представил, как Муази потчует незваных гостей вермишелью с яицами. С чего бы Тимуру вспоминать это блюдо, когда вокруг полно изысков?! Может, Пална выкладывается только для семейства Гариных и их гостей, а сама любит питаться простецкими ностальгическими кушаниями… Но с какой стати это волновало двух вип-персон за ночным бильярдом? И как ни крути, эта нелепая деталь — последнее, что слышали от покойного.

На кухне Клим получил аппетитный обед. Муази выглядела печальной, но подтянутой и готовой к распоряжениям. Буров ожидал, что юсуповские "рыцари вантуза и швабры" не слишком приветливо отнесутся к вторжению детектива-самозванца, но, как только они услышали, что Буров вызывает Веру Павловну на приватный разговор, сразу встали и деликатно покинули помещение. Клим, заметив, что они уже закончили трапезу и теперь баловались футболом, не стал их останавливать, мысленно возблагодарив за сообразительность. Похоже, кухня в этом доме взяла на себя роль исповедальни. Но доверительный дух помещения все равно не помог: Вера Павловна не поведала никаких тайн. Во-первых, она даже слегка обиделась на вопрос про «мистическую» вермишель:

— Такого здесь никогда не готовила. И сама не ела.

Даже строптивость в глазах заискрилась! Во-вторых, заснула она вчера быстро, но так же быстро и проснулась. Беспокойный сон — ее давний недуг, Нонна ничего не перепутала. Но, коротая бессонные ночи, Муази вовсе не прислушивается к происходящему за дверью, а мирно читает.

— Пойдемте, покажу, — пригласила она Бурова к себе в комнату, где оглушительно храпел нетрезвый поэт.

Что правда, то правда, книг у нее было много. От них ломились целый стеллаж и «прикроватная» этажерка.

— Я специально многие к себе перетащила со всего дома, чтобы ночью не сновать, как привидение. Люблю вот Драйзера, Соллогуба, мемуары Андрея Белого мне в последнее время нравятся… — Муази методично делилась своими литературными вкусами, словно от этого зависел ход следствия, а Клим по-идиотски жалел, что согнал "рабочих лошадок" с важного матча. Впрочем, не надо путать эмпатию и стремление сознания любым способом отвлечься от происходящего: на кухне хоть краем глаза футбол или новости захватишь, а в обители старательной домработницы вниманию не юркнуть в безмятежную гавань.

— Вера Пална, объясните мне, дураку, от чего у людей сон нарушается. Вот я лично, как мой приятель выражается, могу спать с любого места наизусть. Почему вы плохо спите? — и Клим старательно состроил доброжелательно-заинтересованную физиономию с дегенеративной ухмылкой. Позже он пожалел, что предстал перед Муази в такой личине, но в этот момент роль свойского парня с чахлым кругозором казалась ему как нельзя более подходящей.

— У меня это уже давно, — помолчав, спокойно пояснила Пална. — Муж был человек больной. Алкоголик. Вот я и привыкла просыпаться от каждого шороха: не дай бог, чего учудит.

— Он мог… ударить вас во сне? Буйный был? — сочувственно оживился Клим, памятуя о невероятных и нелепых своих версиях насчет тимуровой пассии, засело в мозгу пресловутое «садо-мазо», будь оно неладно. Ничего не подозревавшая Муази прохладно и вежливо улыбнулась:

— Нет, он был совсем не буйный. Он наоборот был золотой человек. Никого не трогал, если напивался, засыпал быстро. Но у него весь желудочный тракт больной был. Вообще с ним от алкоголя приступы случались, нужно было все время контролировать… ой, да что вспоминать все это. В общем, сон у меня с тех пор, как у медсестры.

Откровенничала Вера Павловна с едва заметными колебаниями мимики. Казалось, задай ей сейчас любой бестактный вопрос, сотрясающий устои старых добрых викторианских экономок, — и она ответит, не поведя бровью. Что-то было в этой реакции не вписывающееся в образ самозабвенной кулинарки при богатом доме. Клим только теперь обратил пристальное внимание на внешность этой женщины. Ее лицу было присуще то гладкое дородное достоинство, которое отличает расписанных с любовью матрешек от их ширпотребных сестриц. В облике Муази причудливо уживались настороженность и чуть ли не даосское приятие происходящего вокруг. На мгновение Бурову показалось, что Вера Павловна совсем не та, за кого себя выдает.

И тут же он поморщился от расхожего «шпионского» клише: разве не все мы не те, за кого пытаемся себя выдать…