Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ)

Янис-Эль тоже раздарила всем купленные ей подарки. Чуть не огребла от капитана Фьорнфельта за зайчика, но была спасена Агнессой, которая от купленного ей Янис-Эль пришла в восторг. Ответных даров не было. Порадовал госпожу неожиданным съедобным подарком лишь поваренок, которому мэтр Курдбах отрастил пальцы на деньги Янис-Эль, но она решила не принимать это лично в свой адрес, а списала все на то, что, судя по всему, такие праздники в Несланд Эльце были просто не приняты, а потому и подарками никто не привык обмениваться.

После застолья были танцы под задорную музыку струнного ансамбля, который Янис-Эль выписала из города. И на этом этапе она сама предпочла свалить по-тихому, прихватив со стола почти полную бутылку крепкого и сладкого вина, напоминавшего земной портвейн. Самое то, чтобы надраться самым пошлым образом. До розовых чертей и утреннего блева.

Не желая, чтобы и на этот раз ей кто-то помешал, Янис-Эль влезла на стену Несланд Эльца и, притулившись между зубцами, хорошо защищавшими от ветра, сделала вступительный глоток.

Эйсон… Да нет, блин, не Эйсон, а пресветлый дор Несланд, чтоб ему! Так вот: за все то время, что прошло с момента их ссоры в супружеской постели, этот говнюк не сделал ни одного шага навстречу, не сказал ни одного примирительного слова и вообще почти не показывался из своей комнаты, а скорее всего, как подозревала Янис-Эль, из своей мастерской. Не пропускал он лишь неизменный вечерний ритуал — читал детям перед сном. Янис-Эль иногда слушала его глубокий музыкальный голос, стоя под дверью. В других случаях, когда, не удержавшись, она искала Эйсона, чтобы немного побыть рядом с ним хотя бы ментально, душа горе-супруга звучала для нее столь же гармонично и прекрасно. И при этом легко, светло и ярко. Классическую музыку Саша Иртеньева не любила и не понимала, пожалуй, за одним единственным исключением — Моцарт. Его светлые, жизнеутверждающие и романтичные произведения нравились ей, как ничто другое. Так вот — музыка души Эйсона была словно бы написана гениальным австрийцем.

Вновь нарисовался с разговорами дядюшка Титус, который, как выяснилось, все еще питал надежду утешить явно одинокую племянницу в постельке, но на этот раз был прямым текстом послан в пешее эротическое путешествие — далекое и полное приключений.

Что еще? Янис-Эль провела разъяснительно-воспитательную работу со слугой, который имел обыкновение наушничать дору Халльроду. В процессе, воспользовавшись ситуацией сполна, она к тому же узнала имя солдата, который засадил ей по башке в тот раз, когда она кинулась драться с Эйсоном в свой самый первый день в Несланд Эльце. А вот имя того слуги, который принес Янис-Эль пенное питье в купальню, так и осталось неизвестным — хорошенько выпоротый стукач описанного ему человека просто не знал. Это было странно, но изменить ситуацию не представлялось возможным, и Янис-Эль, напоследок отвесив слуге здоровенный пендель и насмерть перепугав его своей «неотразимой» улыбочкой, отпустила его восвояси.

Следуя дальше по своему списку под названием «Нужно разобраться», Янис-Эль занялась солдатом, которому была обязана шишкой. Но он оказался откровенным идиотом, требовать объяснений с которого было делом бесполезным. Янис-Эль просто наваляла ему как следует, пообещав в следующий раз просто убить. И видимо, оказалась так убедительна, что теперь солдат вздрагивал всякий раз, как видел ее…

А вот попытки стребовать с дора Халльрода бухгалтерские книги замка для изучения успехом так и не увенчались. Святой отец не желал показывать их, хоть тресни.

Что еще? Да! Янис-Эль наконец-то придумала имена щенкам! Один из них оказался девочкой, и эти двое непосед и затейников стали именоваться Чертом и Ангелой. Имена родились словно сами собой. Янис-Эль проснулась как-то утром и поняла, что именно так и надо, именно так правильно. Когда же Альф спросил, что это значит, Янис-Эль в очередной раз наплела что-то о диких племенах с Запада и их верованиях. А на следующий день получила в подарок рисунок, на котором Альф старательно изобразил эту сладкую парочку — почему-то радикально красного черта и румяного благодушного ангела. Картинку Янис-Эль повесила в изголовье своей кровати и считала ее своим оберегом — с тех пор, как она повисла над ее головой, эти двое ей больше не снились.

Каникулы заканчивались уже меньше чем через неделю, а это означало, что через пару дней нужно будет отправляться в дорогу. Думалось об этом с некоторым облегчением. В Академии все было хорошо, понятно и предсказуемо. Чего совсем не скажешь о Несланд Эльце.