Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ)

Обыскав карету, она нашла и свои вещи, и приличный мешочек с золотом, припрятанный на самом дне, и картину, о которой в своем письме говорил Эйсон. Она была хорошо упакована, и разворачивать ее Янис-Эль не стала, хотя взглянуть на подарок горе-супруга было любопытно до чертиков. «Как только доберусь», — дала она себе зарок и пришпорила «коняшку». Следом потянулся весь ее небольшой караван — саримы с поклажей и с дядюшкой Титусом и белые кадехо, которые замыкали процессию. Янис-Эль поначалу дивилась: как это верховые звери их не боятся, а потом вдруг поняла, что она идиотка. Чертик с Ангелой ведь были не кем-нибудь, а кадехо и могли внушить саримам все, что угодно. Вплоть до полного доверия и даже любви к себе.

Но одно дело — саримы, и совсем другое — стража на воротах. А что как солдаты начнут стрелять в Чертика и Ангелу, не разобравшись? Янис-Эль решила, что надо подгадать так, чтобы въехать в город ночью. В темноте кадехо примут за каких-нибудь ослов или пони, а уж в воротах Академии, когда стражники осознают свою ошибку, можно будет начать размахивать королевским кольцом, которое чудом сохранилось на шее, никем не замеченное. Должен же подарок пресветлого лира наконец-то пригодиться!

Дорогой особо никто ей не попался, городки и деревни Янис-Эль предусмотрительно объехала стороной. Темноты пришлось ждать в ближайшем лесочке. Однако все прошло на удивление тихо и мирно. Редкие прохожие на городских улицах вели себя так, словно каждый день на пути домой встречали парочку подрощенных кадехо. А стража в воротах и вовсе на Янис-Эль не взглянула. При этом Чертик и Ангела вид имели совершенно невинный, но Янис-Эль была уверена — без них тут дело не обошлось. Как и в случае с саримами.

Значить это могло лишь то, что Янис-Эль поняла и раньше, на себе. А именно: ментальная сила белых кадехо не шла ни в какое сравнение с даром внушения кадехо черных. Черт и Ангела были несопоставимо сильнее и пользовались этим без зазрения совести, убедив всех: нет ничего удивительного в том, что студентка вернулась с каникул, имея в багаже завернутого в ковер эльфа, периодически оравшего что-то невнятное, и двух милых зверюшек, которые, как считалось, вымерли пару тысяч лет назад…

Янис-Эль пожала плечами и улыбнулась: ну вот и славно!

Глава 32

Джоанна с каникул еще не вернулась, и Янис-Эль спокойно устроилась в их комнате со всей своей странноватой компанией — с безумным дядюшкой и двумя кадехо. Дядюшку, правда, пришлось запереть от греха в платяном шкафу, который был пока что пуст, и Титусу, похоже, сразу понравился. Он забился в дальний угол и сразу примолк. Янис-Эль вздохнула с облегчением и тоже начала готовиться ко сну. Сходила в купальни — смыть с себя чужие жадные прикосновения хотелось нестерпимо. Потом переоделась в домашнее, прихватила с собой тщательно завернутую в плотную местную «бумагу» картину Эйсона — действительно совсем небольшую, где-то двадцать на тридцать сантиметров — и забралась под одеяло.

Кадехо заскулили и попытались запрыгнуть к ней. Кровать затрещала, здоровенная лапа наступила Янис-Эль на ногу, едва ее не расплющив. Она взвыла и прогнала дуралеев на пол. Те некоторое время возмущенно шипели друг на друга, разевая утыканные зубами пасти, но потом поделили пространство рядом с кроватью, улеглись, повздыхали умиротворенно и наконец-то затихли.

Янис-Эль тоже повздыхала — облегченно — и принялась развязывать многочисленные узлы на упаковке картины. Когда изображение наконец-то открылось, она почувствовала, что ее губы сами собой расползаются в улыбке. Как и писал Эйсон, на полотне был Альф — непривычно чистый и аккуратно причесанный, торжественная Лута, в нарядном платье похожая на маленькую принцессу, и сам Эйсон. Себя пресветлый дор Несланд изобразил сидящим на стуле. Альф устроился у него на одном колене, а Лута стояла рядом с другой стороны.

Янис-Эль аккуратно, кончиком пальца погладила лица детей, а потом перевела взгляд на своего горе-супруга. На мгновение показалось, что тот имеет несколько виноватый вид, но потом стало ясно, что Янис-Эль лишь увидела то, что подспудно хотела. Нет, супруг просто нарисовал себя таким, какой есть. И даже взгляд своих невозможных, по-детски наивных глаз на автопортрете передал совершенно точно. Янис-Эль тронула его улыбку, а потом руку с длинными и изящными, но сильными пальцами, которые, как помнилось, могли и сжимать до боли, и вдруг становиться нежными и трепетными. Безымянный украшало кольцо. Прорисовано оно было схематично — художник явно больше внимания уделил лицам — но все же заставило Янис-Эль призадуматься.