Пятнистая смерть

В другой раз Дато нежданно-негаданно объявился перед женою Хугавы. Старших положено уважать. Молодая женщина пригласила белобородого в шатер:

- Отведайте нашего мяса.

- Что? Пусть его коршуны жрут! Чтоб я ступил в жилище, где поселился блуд? Никогда! Где твои глаза, несчастная? Разве ты ослепла? Где твои уши? Разве ты оглохла? Разве ты ничего уже не видишь и не слышишь? Томруз сделалась подругой Хугавы. Ступай! Спеши. Торопись. Не медли. Он и сейчас с нею.

- Томруз... и Хугава? - удивилась женщина. - Не может быть. Я знаю Хугаву. И знаю тетушку Томруз. Прости, отец, но ты говоришь неправду.

Стройная и крепкая, как и сам Хугава, лицом приятная, взглядом смелая, она стояла, спокойно возвышаясь над стариком, корчившемся от бешенства, и неприязненно смотрела в его безумные глаза.

- Что? Я говорю неправду? Выходит, я лжец? Я обманщик? Я пустой болтун? А-а-а! Все вы тут в сговоре, я вижу. Будьте же прокляты все! В первый раз встречаю женщину, которой все равно, с нею муж или с другой. Значит, и сама ты нечиста, как кобылица весною. Грех! Свальный грех!

- Как тебе не стыдно, отец, - глухо, сквозь зубы, сказала жена Хугавы. - Лучше б ты мирно сидел среди внуков своих, уму-разуму их учил бы, чем рыскать от шатра к шатру с клеветой на устах. Уймись! Перед богом ведь скоро предстанешь.

- Что? Не оскверняй имени божьего погаными губами!

Тьфу ты, бес. Не такова была жена Хугавы, чтобы терпеть напраслину. Даже от наистаршего человека в племени.

Да если вправду Томруз стала подругой Хугавы - что из того? Если уж такой мужчина, как Хугава, сблизился с такой женщиной, как Томруз, то это у них отнюдь не баловство. Значит не могут иначе. И отвергнутой жене не к лицу лезть в сердца тех двух. Где сказано: "Человеку запрещено любить человека"? Нигде. Зато всякий знает пословицу: "Не суйся с топором между корой и древесиной - дерево погубишь".

Конечно, обидно за себя. Но - не привязать к столбу струйкой дыма голодного коня, рвущегося к свежей траве. Не разжечь ревностью угасшую любовь.

- Ах ты, дряхлый осел! - разразилась молодая женщина. - Тебе-то что за дело, вместе они или не вместе? Холодно от этого или жарко? Голодно или сыто? Светло или темно? Э? Хотят быть вместе - пусть будут. Убирайся отсюда, седой дурак! Хил, хвор, хром, на пищу для стервятников - и то не годится, а туда же... Не совестно за мужчиной и женщиной подглядывать? Э? Может, ты сидел, как пень, в кустах да слушал, распустив слюни, о чем они говорят? Ты кто: почтенный старец, мудрый вождь или - завистливая старуха-трясуха, на всю жизнь оставшаяся девой? У-у, облезлый верблюд, колченогая кляча. Убирайся отсюда!

Разговор, состоявшийся между женой и мужем, когда усталый Хугава приехал с пастбищ домой, был краток.

Майра - взволнованно, но сдерживаясь:

- Дато твердит, будто ты слюбился с Томруз.

Хугава - с удивлением:

- И ты... веришь ему?

Майра - смущенно:

- Нет, но... беспокоюсь.

Хугава строго:

- Напрасно! Разве я сам первый не откроюсь тебе, если случится что-нибудь такое? Не понимаю, какой змей ужалил бедного Дато. Он и мне говорил всякую чепуху. Ну, мне-то ладно - кто я? Но так гнусно оболгать святую Томруз! Ведь она для нас - как родная мать! А ты - ты все это забудь. Хорошо? Никакой жены, кроме тебя, Хугаве не нужно.

Майра - благодарно, со слезами в голосе:

- Знаю...

Хугава - озабоченно, думая уже о другом:

- Знаешь - ну и чудесно. Что сегодня варили? Горячего хочу.

Майра - жалеючи мужа:

- Что могли сварить? Ту же похлебку. Не праздник.

Хугава - радостно оживившись:

- Похлебку? Тащи! Сказано: дай гостю хоть воды с водой - не дай лечь спать с пустым брюхом. Для голодного и соль с перцем - жирная еда. И горох, как масло. И просяной хлеб слаще инжира. И отруби хороши, коли голоден. Для голодного...

- Хватит, хватит! Заладил. - Майра расхохоталась.

Хугава был доволен. Развеселил жену! Они забыли о Дато. Но Дато не забыл о них. На следующий день старик добрался до самой Томруз. Она сидела на белом войлоке в кругу родовых вождей. Здесь же находились и Хугава с женой. Говорили о предстоящей перекочевке.

- Что? Нежитесь, тешитесь, щебечете? - Изо рта скверного старика полетели мерзкие ругательства и тяжкие, заведомо ложные обвинения и оскорбления.

- И все это - из-за белого войлока? - сурово сказала Томруз, когда клеветник задохнулся и умолк. - Ладно. Иди садись, если уже тебе так хочется сидеть на белом войлоке.

Она поднялась и сошла на траву.

Дато мигом бросил палку, рванулся вперед, растянулся на войлоке и судорожно вцепился скрюченными пальцами в его края. Томруз, старейшины, Хугава и Майра тотчас удалились, не произнося ни слова и не оглядываясь.

Дато - один. Холодно ему и страшно одному, но еще пуще он боится хотя бы на время покинуть белый войлок. Займут! Всю ночь кричит Дато, грозно призывая к себе сородичей. Проклинает. Ярится. Бранится. Отдает какие-то приказания и распоряжения. Но к нему никто не подходит.

- В него вселился бес, - сдавленно шепчет Майра, прислушиваясь к хриплым стонам сумасшедшего старца.