– Тут убежишь, – проворчал Митрофанов. – Он меня из квартиры не выпускал и не кормил. Я эти шахматы уже видеть не могу. А про Болгарию – слышать! Он сказал, что если я начну шуметь, то он еще какую-нибудь гадость сделает. Что я мог? Он мне только ночью разрешил домой позвонить, чтобы там не волновались. А потом телефон выключил.
– Так ты бы его родителям все рассказал! – шумел Стриженов.
– Родители здесь не живут, – вздохнул Митрофанов. – Бабка одна, но она к какой-то родственнице уехала. Короче, одни мы здесь были.
– Не переживай, – похлопал его по плечу историк. – Ты все правильно сделал. Где он?
– В ванной заперся, боится.
– И правильно делает. – Владик начал засучивать рукава, готовясь к драке. – Раньше надо было бояться. – Он дернул дверь в ванную, но она не поддалась. – Вылезай, гад! – заорал он на всю квартиру. – Вылезай, а то я все здесь разнесу!
И он бы действительно все разнес, и никто бы его останавливать не стал, если бы не историк. Викентий Михайлович приподнял Владика за локти и перенес подальше от ванной.
– Не буянь, – спокойно произнес он. – Сейчас мы все сделаем. Илья? – постучал он в дверь. – Илья, открывай! Тебя никто не тронет. Ты только глупостей там не наделай!
– Как вы узнали? – раздался глухой голос.
– Достоевского надо читать, – как заклинание, повторил Жека.
– Так получилось. – Викентий Михайлович замахал на ребят руками, чтобы они отошли в сторону и не мешали переговорам. – Мы случайно догадались. Понимаешь, весь твой класс сейчас занимается, а тебя нет. Мы зашли проведать, а тут Митрофанов…
– Но я же все знаю! Слышите вы, все! – вдруг закричал Пугачев, и в ванной что-то полетело. – Почему кто-то поедет на море, а я нет? Только потому, что меня запихнули в класс к тупым? Но я же не тупой!
– Не тупой. – Голос историка оставался спокойным. – Именно поэтому тебе стоит открыть дверь, и мы поговорим спокойно.
Щелкнул замок. Все одновременно сделали шаг вперед, но учитель движением руки остановил их.
Пугачев за последний день стал каким-то совсем маленьким и худым. Он сидел на белоснежном крае ванны, из крана капала вода. Историк присел рядышком. Ребята столпились в дверях.
– Что теперь будет? – еле слышно спросил Илюша, не отрывая глаз от капающей воды.
– Завтра все напишут контрольную. Кто сделает это лучше других, поедет в Болгарию.
– Если бы я пришел на занятия, вы бы не догадались? – Казалось, еще чуть-чуть – и Пугачев вместе с водой утечет в трубу.
– Нам еще Сергей Юрьевич подсказал. – Викентий Михайлович взял Илюшу за руку и попытался заглянуть ему в лицо. – Он похвастался, что умеет хорошо убеждать.
– А-а-а! – безучастно протянул Пугачев и уставился на воду.
– Это же он тебя уговорил, да? – Историк присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с Пугачевым. – Наобещал, наверное, золотые горы.
Илья утвердительно качнул головой, на кончике носа повисла слезинка.
– Ты лучше скажи, зачем Митрофаныча у себя спрятал? – встрял неугомонный Стриженов. История с исчезновениями волновала его больше всего.
– Он обо всем догадался. – Пугачев поднял на отличника прозрачные, полные слез глаза. – Пока вы бегали, он все просчитал и понял. Еще тогда, в первый день, я видел его в окне, а он видел меня.
– Ну да! – воскликнул Жека. – Человек, которого никто не замечает. Мы тебя не подозревали, поэтому и не видели!
– Наверное, – вздохнул Илюша. – Я боялся, что вы все поймете раньше времени. Но вы каждый раз проходили мимо и даже не поворачивали головы в мою сторону. Меня никто никогда не замечает!
Ребята посмотрели друг на друга, у каждого в глазах читался вопрос: «Ну, что же ты?»
– Зачем тебе это понадобилось? – тихо спросила Каринка.
– Все хотят поехать на море, – еле слышно отозвался Пугачев. – Мне тоже хотелось. И когда Сергей Юрьевич стал с нами разговаривать о том, что не мешало бы постараться написать эту контрольную, я понял, что одной контрольной мало. Так мы никогда не выиграем. Нам нужно немного помочь.
– Про отличников тебе Сергей Юрьевич подсказал? – Сидорова сочувствовала маленькому несчастному «вэшке».
– Да, и слабительное в пирожках тоже он придумал. – Илья теперь смотрел только на нее. Остальные жалости к нему не питали. – Еще сегодня надо было что-то сделать, но я не успел пока. Только записки положил. Понимаете, – заговорил он с жаром, и глаза его вдруг заблестели, – я подумал, что смогу восстановить справедливость. Что именно я имею на это право!
– «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?»[1] – пробормотал историк и поднялся. – Опять Достоевский. Я от тебя могу позвонить?
– Да. – Илья и не пытался возражать или мешать что-то делать, он снова погрустнел и сгорбился. – Только надо телефон включить. Я его из розетки выдернул.
Викентий Михайлович понимающе кивнул и вышел. И тут же ванная наполнилась народом.
– Ну, ты даешь! – с искренним восхищением хлопал «вэшку» по плечу Костомаровский. – Как это тебя угораздило? Так и в милицию можно загреметь!
В ответ Пугачев развел руками, мол, так получилось, при этом чуть не свалившись с бортика ванны.