Пятница, или Дикая жизнь

Но суть здесь в том, что Пятница отнюдь не функционирует как вновь обретенный другой. Слишком поздно, структура исчезла. Он функционирует то как необычный объект, то как странный сообщник. Робинзон обращается с ним то как с жалким подобием, рабом, которого пытается вовлечь в экономический распорядок острова, то как с таинственным фантазмом, владельцем нового секрета, который порядку угрожает. То почти как с объектом или животным, то, словно Пятница — потустороннее для себя же, для Пятницы, существо — двойник или образ самого себя. То по эту, то по ту сторону от другого. Разница существенна. Ведь другой в своем нормальном функционировании выражает возможный мир; но существует этот возможный мир в мире нашем и если он и разворачивается и реализуется, меняя качества нашего мира, то все-таки по законам, устанавливающим общий порядок реального и непрерывность времени. Пятница функционирует совсем по-другому, он тот, кто определяет полагаемый подлинным другой мир, единственно истинного неуничтожимого двойника, и в этом другом мире — двойника другого, которым он уже не является, которым он не может быть. Не другой, но совсем другой, нежели другой. Не повторение, но Двойник: пророк чистых стихий-элементов, тот, кто растворяет объекты, тела и землю. «Казалось, что Пятница принадлежал к другому царству в противоположность теллурическому царству его хозяина, для которого он вызывал опустошительные последствия, стоило только его в нем заточить». Потому-то он даже не является для Робинзона объектом желания. Робинзон обнимает его колени, заглядывает в глаза только для того, чтобы удержать светящегося двойника, который лишь с трудом сдерживает теперь свободные стихии, ускользнувшие из его тела. Другой загоняет: он загоняет стихии в землю, землю в тела, тела в объекты. Но Пятница невинно распрямляет объекты и тела, он берет землю в небо, он освобождает стихии. Распрямить — это в то же время и сократить. Другой есть странный обходной маневр, он загоняет мои желания в объекты, мою любовь в мир. Сексуальность связана с порождением лишь посредством подобного крюка, который заставляет разницу полов пройти сначала через другого. Прежде всего в другом, через другого и основывается, устанавливается разница полов. Учредить мир без другого, распрямить мир (как делает Пятница или скорее, как Робинзон воспринимает, что Пятница это делает), это избежать крюка. Это отделить желание от его объекта, от петляния через тело, чтобы направить его к чистой причине: Стихиям. «Исчезли леса установлений и мифов, которые позволяли желанию овладевать телами в обоих смыслах этого выражения, то есть придать себе определенную форму и обрушиться на женское тело». Робинзон не может более ухватить самого себя или Пятницу с точки зрения дифференцированного пола. Вольно же психоанализу видеть в этом упразднении окольного пути, в этом отделении причины желания от объекта, в этом возврате к стихиям знак инстинкта смерти — инстинкта, ставшего солнечным.