Пятое Евангелие

– Капуцином, – сказал Талес, глядя в сторону. – Они заставляют выбривать волосы на голове до тех пор, пока не появится нимб, как у святого. Аскетизм, доведенный до самоотречения. Но однажды я понял, что мало смысла, если на моей могильной плите напишут «Он жил как святой», а миллиарды людей будут задавать вопрос: «Что же он сделал для человечества?» Но я не буду надоедать вам историей своей жизни.

– О нет! – запротестовал Гутманн. – Вы мне нисколько не надоедаете, напротив, даете пищу для размышлений.

– А я уж решил, что испугал вас!

– Конечно же, нет, – соврал Гутманн. – Вот только воспеваемая вами свобода воли в конечном счете должна означать, что здесь должны быть и женщины.

– Конечно, – ответил Талес таким тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся. – Я же говорил вам, что это не монастырь, а скорее убежище единомышленников. Мы утверждаем, что нам удалось собрать в этих стенах самых умных и талантливых людей, а поэтому считали бы абсурдом, если бы здесь находились исключительно мужчины.

– И вы хотите сказать, что из-за этого не возникает никаких трудностей?

Талес рассмеялся. Гутманн с удивлением отметил, что человек, которого он знал уже семь дней, впервые смеялся от души.

– А вы как думаете? Это ведь закон природы: противоположные линии поведения, свойственные мужчинам и женщинам, а также развитие одного и того же знания в двух противоположных, но в то же время дополняющих друг друга направлениях создают некое природное напряжение. А ведь напряжение – одна из самых удивительных форм проявления сознания.

Читая Гутманну эту короткую лекцию, Талес распахнул незапертую дверь, на верхней части которой виднелась строка, составленная из символов размером с ладонь. Среди них были также треугольники и квадраты, расположенные самым причудливым образом. Очевидно, предполагалось, что, глядя на них достаточно долго, можно было прочесть некое зашифрованное послание.

– Здесь, в Лейбетре, мы не пользуемся цифрами, – сказал Талес, заметив удивленный взгляд своего подопечного. – Вам это может показаться странным, но людям они не нужны. Мы пользуемся цифрами неофициально лишь как одним из способов достижения цели, поскольку многим кажется, что они способны выражать свои мысли исключительно при помощи чисел. Вознесение цифр и чисел почти что в ранг божеств является одним из самых страшных пороков современности. Они проникают повсюду, растут и однажды сожрут людей, как пожирает человеческое тело рак.

Гутманн молчал, но в душе он был согласен с Талесом. Еще Пифагор, ставший отцом математики, утверждал, что при помощи десяти пальцев можно объяснить все, на чем держится этот мир. Пространство имеет три измерения, время состоит из прошлого, настоящего и будущего, а у реальности есть начало, середина и конец… Но прежде чем Гутманн успел додумать эту мысль, он увидел нечто, поразившее его больше, чем псе увиденное ранее в этом необычном месте.

Профессор оказался в обставленном со вкусом помещении. И жилой комнате он заметил телефон и телевизор, рабочий кабинет скорее походил на небольшую библиотеку, а ванная комната, выложенная белой керамической плиткой, заставляла подумать о роскошном отеле, но уж никак не о монастыре. Пока Талес показывал апартаменты, водитель принес багаж.

– Надеюсь, я ничего не преувеличил, – сказал Талес. – Все осталось в том виде, в котором было при вашем предшественнике. Конечно, вы вольны вносить любые изменения – главное, чтобы вам было удобно. Менее чем через час за вами придут и проводят в помещение, где состоится ужин.

Сказав это, Талес удалился. Гутманн уже начал сомневаться, происходит все это на самом деле или лишь снится ему. Он чувствовал себя разбитым, а усталость, как известно, способна вызывать самые удивительные видения. Профессор буквально рухнул в мягкое кожаное кресло, вытянул ноги, еще раз огляделся по сторонам и хотел даже ущипнуть себя за руку, чтобы проверить, почувствует ли боль. Но в этот момент зазвонил телефон.

– Да, – неуверенно сказал Гутманн, подняв трубку.

Это был Талес.

– Я забыл предупредить. К ужину у нас принято надевать темный костюм.

3

«Странный человек», – подумал Гутманн.

Но разве не было странным все, что произошло в течение двух последних недель? Откуда Талес мог знать, в какой ситуации оказался он, профессор Вернер Гутманн? Как у него, Гутманна, хватило смелости последовать за Талесом – человеком, которого он совершенно не знал и который даже не назвал своего настоящего имени, а лишь обещал вещи, кажущиеся невозможны ми любому здравомыслящему? Разве Лейбетра не была всего лишь мечтой? Утопией? Несбыточной фантазией философов, надеявшихся собрать в одном месте самых одаренных ученых, лучших в своей области, чтобы таким образом противостоят упадку человечества, который, по их мнению, начался вместе с историей рода людского?