Пятое Евангелие

И тут меня осенило: по крайней мере некоторые из этих священников должны быть греками. Монахиня за стойкой, не зная, из какой я страны, приветствовала меня по-гречески. Значит, Симон ездил и туда – он не мог не раздать приглашения на родине.

Сколько же всего стран он проехал? Сколько священников, скольких национальностей стояли сейчас в этом зале? Подобного еще никто никогда даже не пробовал совершить.

Я оглянулся на стоящего за пожарной дверью швейцарского гвардейца. И мне в голову пришла еще одна мысль. Швейцарцами командует только папа. Только Иоанн Павел и Новак могли направить сюда этих солдат. Они наверняка знали масштабы работы Симона.

Все, что я на тот момент мог делать, – это наблюдать. Священники сходились группками и снова расходились. У православных христиан нет централизованной власти, нет папы, как у католиков. Патриарх Константинопольский – их почетный глава, но, в сущности, православная церковь представляет собой федерацию национальных церквей, и у многих из них – собственный патриархат. Сама идея такой клерикальной демократии, когда ни один епископ не получает приказаний от другого, – кошмар для католика, верный путь к хаосу. Однако за две тысячи лет узы традиции и общей веры сделали братьями православных священников из всех уголков христианского мира. Даже в нервной атмосфере этого коридора, наполненной ожиданиями, люди переступали все границы и приветствовали друг друга. Они говорили на языках друг друга – иногда бегло, иногда запинаясь. Улыбок было почти столько же, сколько бород. Мне показалось, что я вижу перед собой древнюю церковь, мир, который оставили после себя апостолы. И я вдруг ощутил странное, очень глубокое чувство дома.

Группа священников пошла в мою сторону. Я сообразил, что стою перед лифтом. Двери открылись, и мне пришлось отойти, чтобы не мешать. В группу влились еще трое, разговаривавших на языке, которого я не узнал. Мне послышалось знакомое слово, обозначающее вечернюю молитву, – вот почему они ехали вниз. Но один по-итальянски велел лифтеру подержать дверь. Шли еще люди.

В конце коридора открылась дверь. Из комнаты вышел молодой священник с тонкой бородкой. Он задержался у дверей, заглядывая в номер. И я почувствовал трепет в душе. Он ожидал своего начальника.

Я старался не разглядывать иерарха, который с достоинством вышел из номера, – лет пятидесяти-шестидесяти, с солидным животом и в красивой свободной рясе. Как и рассказывал Джанни, на нем была высокая православная шапка. Остальные священники в коридоре расступились, пропуская его к лифту. Лифтер потянулся к кнопке – но иерарх покачал головой. Другой священник, стоявший в кабине, пояснил:

– Подождите, пожалуйста. Еще не все пришли.

Я вглядывался вглубь коридора. Из той же открытой двери появился еще один епископ, на нем была золотая цепь с портретом Богородицы. Даже на расстоянии я видел блеск на его высоком головном уборе: крошечный крестик, символизирующий епископа высокого ранга или митрополита. Этот епископ был старше – по меньшей мере лет семидесяти. Он шел сутулясь. Помощники по обеим сторонам следили, чтобы ряса не попала ему под ноги.

Но и теперь дверь за ним не закрылась. И вдруг началось общее волнение. Почему-то все священники в коридоре разом вполголоса заговорили. Некоторые собрались у открытой двери, украдкой бросая взгляды внутрь. Остальные встали вдоль стен коридора. Они расступались, как море, потому что из дверей выходил кто-то еще.

Человек в белом.

Глава 30

Меня бросило в дрожь. По всему коридору священники кланялись. Должно быть, глаза сыграли со мной шутку…

Но по мере того как человек приближался, я разглядел его отчетливее. Это не Иоанн Павел. Кто-то еще старше, с черными, как сажа, глазами. И бородой.

Борода белым туманом окаймляла его длинное, вытянутое лицо. Она шла до середины груди, и у груди же он что-то нес в руке – высокий белый головной убор с небольшим, украшенным драгоценностями крестом. Проходя мимо священников, он в благословении воздел руку.

Я застыл на месте. Я знал, кто это.

На плохом итальянском, с акцентом, он сказал мне:

– Благослови вас Бог!

– И вас, – неуклюже промямлил я.

Два священника на всякий случай вышли из лифта, чтобы иерарху хватило места.

Симон совершил невозможное. По традициям Румынской православной церкви ее предстоятель иногда одевается в белое. Передо мной был один из девяти патриархов православной церкви.

Я поспешил вниз по ступеням. Лифт, видимо, шел на первый этаж, в частную часовню, пристроенную к «Казе».

И тут я понял, что не могу идти за ними. Едва ли у меня получится общаться с этими людьми. Они могли бы принять меня за брата, поскольку мои сутана и борода выглядели как у православных, но из-за нашего раскола православная церковь запрещала мне, католику, приходить с ними к причастию.

Вместо этого я прошел по лестнице до площадки третьего этажа и проскользнул внутрь. Нервы звенели. Я прислонился к стене, недоумевая: как могло все пойти наперекосяк? Как могло прекрасное, исторической значимости событие стоить Уго жизни? А Симону угрожало низложение.