Пятое Евангелие

Майкл так и стоял в углу. Он прислонился спиной к стене и методично оглядывал камеру, пытаясь взять себя в руки. Мой отец не нашел себе в помощники никого другого. Только ребенок мог не увидеть, как неуравновешен этот человек. Насколько же отчаянным было положение отца, если никого больше подыскать он не смог. Возможно, Симон тогда уже достаточно повзрослел, чтобы понимать такие вещи, но я был еще мальчишка.

– Вы знаете, какое обвинение мне собираются предъявить? – спросил он дрожащим от напряжения голосом.

– Обвинение?

– За то, что сегодня произошло. Мне сказали, что меня обвинят в нападении на его святейшество.

У него поплыл взгляд. Он пытался сделать вид, что разгневан, но голос выдавал страх.

– Знаете, что я могу за такое получить?

Я знал. По крайней мере, здесь все справедливо. Наказание за нападение на папу – автоматическое отлучение от церкви и запрещение в священнослужении.

– Я справедливо обошелся с Симоном в своих показаниях, – сказал он. – Прошу лишь одного: чтобы ваш дядя замолвил за меня доброе слово.

Меня удивило, что он говорит это совершенно искренне – видимо, думая лишь о том, что ему больше не приходится рассчитывать на помощь кардинала Бойи.

– Объясните мне одну вещь, – сказал я.

Он кивнул, решив, что я начинаю торговаться.

– Как вы открыли пистолетный ящик? Уго сообщил вам комбинацию цифр?

Майкл нервно фыркнул.

– У этого психа была такая паранойя, что он дверь квартиры на три засова запирал. Вы считаете, он мог сказать мне шифр?

Боже мой! Он все сделал сам. Все. В квартире Уго мы с Петросом нашли на полу осколки стекла. Майкл не смог взломать замки на двери, поэтому забрался через окно.

– Лео, – я постучал в дверь, – мы закончили. Я выхожу.

Майкл посмотрел на меня непонимающе.

– Так вы мне поможете?

Они были правы, когда шестнадцать лет назад отправили его на лечение в горную клинику. Знали, какая помощь ему требуется.

Лео открыл дверь и подождал, пока я выйду.

– Молитесь, Майкл, – сказал я. – Просите о прощении. А потом вам надо будет исповедоваться.

Глава 38

Я должен был найти Лучо и Миньятто. Суд над Симоном можно завершить сегодня же.

Когда я шел домой, дороги Ватикана были тихи. Новости о выставке еще не разнеслись по городу. А может, добрые римские католики, обнаружив, что плащаницу отдали, решили подождать и посмотреть, что произойдет завтра.

Из-за двери брата Самуэля раздавались смех Моны и Петроса. Я не стал им мешать, пошел к себе, в темную квартиру. Ни Миньятто, ни Лучо не ответили на мой звонок. Даже Диего во дворце не взял трубку.

Расстегнув сутану, чтобы дышать свободнее, я сел за кухонный стол. Стоило на секунду прикрыть глаза, и темнота наполнялась мыслями об Уго. Воспоминаниями о нем. Благодарностью за то, что он сделал возможным сегодняшнее событие. Завтра миллионы людей, которые никогда о нем не слышали, узнают, что создателя выставки убили, когда он пытался претворить мечту папы в реальность. Его начнут почитать как мученика. Героя. Его не интересовало воссоединение церквей. Но будь он сегодня в капелле, наверное, понял бы.

Я стянул с себя пропотевшую сутану. Во мне зрела крохотная надежда, и чем дольше молчал телефон, тем больше она крепла. А вдруг Симон уже на свободе? Теперь, когда выставка достигла своей цели, может быть, Лучо с Миньятто решили привезти его домой?

Отогнав эту мысль, я занялся квартирой. Но Мона уже помыла посуду и навела чистоту в комнате Петроса. Так что я наскоро принял душ, чтобы смыть с себя осадок после встречи с Майклом. Едва я успел одеться, раздался стук в дверь.

Ожидая увидеть Петроса и Мону, я поспешил открыть. Но на пороге стоял мужчина с серебряными волосами. Мирянин, в черном костюме с галстуком, не из моих соседей – раньше я никогда его не видел. Но человек посмотрел на меня так, словно мое лицо ему знакомо.

– Чем могу быть полезен? – спросил я.

– Отец Андреу?

В глубине души задрожал крошечный огонек паники.

– Александрос Андреу? – повторил он.

Александрос. Имя, которое значилось в моих официальных документах. Человек что-то держал в руке. Конверт!

– Да, это я. Пожалуйста, объясните, что происходит.

Он протянул мне конверт. На нем были оттиснуты слова: «ПРЕФЕКТУРА ПАПСКОГО ДОМА», над ними помещался герб Иоанна Павла. А человек этот – курсоре, личный курьер папы.

– Что это? – пробормотал я.

– За тридцать минут до аудиенции перед вашим домом будет ждать машина, – сказал курсоре, не отвечая. – Доброй ночи, святой отец.

Слегка поклонившись, он удалился.

Я разорвал конверт. Лежавшая внутри карточка гласила:

«Вы вызываетесь в частные апартаменты Его Святейшества к десяти часам утра для дачи показаний».

У меня колотилось сердце. Я ничего не понимал. Как прокуратор Симона, я не мог выступать свидетелем по его делу.

Но теперь правила поменялись – папа стоит над законом.

Я оцепенело пошел к шкафу – искать свою парадную сутану. И утюг. Но в коридоре остановился. Окна комнаты Петроса выходили на дворец. Окна кардинала Бойи были темны, но по всему верхнему этажу горел свет.