Пятое Евангелие

– «Дорогие братья и сестры, как вы знаете, Святая плащаница много веков почитается в католических церквях. Но еще двадцать лет назад она принадлежала итальянской королевской семье. Лишь со смертью бывшего короля, произошедшей в начале моего понтификата, Святую плащаницу передали, по его завещанию, Святому престолу. Я говорю это не для того, чтобы уменьшить степень причастности католической церкви к грехам тысяча двести четвертого года. Я говорю это ради одной подробности в завещании короля Умберто. Этот документ, вместо того чтобы передать плащаницу архидиоцезу Турина или католической церкви, вручает ее человеку, имеющему титул Верховного понтифика. То есть его королевское высочество завещал Святую плащаницу мне.

В качестве папы я обладаю полной, верховной и всеобъемлющей властью над всей нашей церковью, так что мои братья-католики, возможно, не усмотрят необходимости в разграничении, которое я сейчас провел. Но одно из различий, отделяющих нас от наших дорогих православных гостей, состоит в том, что православная церковь не принимает власти папы над его братьями-епископами. Поэтому, собираясь сделать свое заявление, я хочу дать ясно понять, что не навязываю свою волю другим епископам и они не обязаны подчиняться моим просьбам.

Нынешняя выставка показывает, что реликвия, известная на Западе как Туринская плащаница, на самом деле была выкрадена латинскими крестоносцами в тысяча двести четвертом году. Поэтому сегодня, в год восьмисотой годовщины этого беззакония, я признаю наше преступление и настоящим возвращаю Святую плащаницу ее законному хранителю, православной церкви».

В капелле установилась мертвая тишина. Сидевший во втором ряду кардинал Бойя заерзал в кресле. Но встал другой кардинал. Глаза представителей всего христианского мира обратились на кардинала Полетто, архиепископа Турина.

Полетто молча повернулся к православным. Поднял руки. И зааплодировал.

Все недоуменно смотрели на него. Но я понял. Я встал и тоже зааплодировал. Моему примеру последовал турецкий епископ. И наконец плотину прорвало. Начали хлопать миряне, архиепископы. Звук отражался от стен. Иоанн Павел поднял дрожащую руку и прикрыл ухо.

– Одну минуту, – сказал Новак, поднимая руки, чтобы восстановить тишину. – Его святейшество просит меня прочитать вам одно, последнее послание.

На этот раз его голос был взволнован.

– «Мои дорогие братья патриархи, прошу вас простить меня, что не могу встать и поприветствовать вас и произнести эти слова собственным голосом. Как вы знаете, близится окончание моего пребывания на Святом престоле. Святая плащаница побуждает нас размышлять о нашей бренности, и для меня большая честь, что Господь наш отвел мне двадцать шесть лет понтификата, тогда как своему пастырскому служению отвел только три. И все же пример Христа напоминает мне, чего можно достичь за очень короткое время. Это же доказали и наши предки, совместно выступив против иконоборчества. И я надеюсь, что и сегодня мы сделаем то же самое.

Поскольку я больше не в состоянии путешествовать, сегодня мой последний визит к вам. Потому сообразно будет воспользоваться этой возможностью, чтобы выразить мою надежду. Ни разу за эти двадцать шесть лет мне не позволялось встать рядом со всеми вами на молитву. И посему я спрашиваю: выйдете ли вы, братия, и встанете ли вы рядом со мной?»

Архиепископ Новак остановился и поднял взгляд. Все миряне выжидательно замерли. Папе никто не отказывал. Особенно этому папе.

Но на лицах священства я читал иное выражение. Мы всю жизнь защищали этого человека, поддерживали его, когда он взвалил на себя бремя своего сана. Стереть тысячу лет ненависти одним движением – слишком смело, даже для Иоанна Павла. Невыносимо будет видеть, как он потерпит поражение.

И все же это произошло. Ни один патриарх не подошел к нему. Единственным встал, проявляя уважение, Варфоломей, его всесвятейшество.

Иоанн Павел словно принял удар. Когда он увидел, что никто не шевельнулся, его здоровая рука упала на кресло. Тело наклонилось вперед, грозя упасть. Из ниоткуда материализовались два помощника и встали у него по бокам. Они дотронулись до него и зашептали ему в ухо, пытаясь усадить обратно в кресло, но Иоанн Павел оттолкнул их. Они посмотрели на архиепископа Новака, ища поддержки, но тот отослал их прочь.

Теперь их осталось всего двое, Новак и Иоанн Павел. Они обменялись взглядами, обсуждая что-то невидимое на языке сорока проведенных вместе лет. Может быть, Новак просил его сохранить лицо, но Иоанн Павел пренебрег просьбой. Он снова начал выталкивать себя из кресла, тщетно пытаясь встать. И архиепископ Новак, как преданный сын, помог ему.

Больше года прошло с тех пор, как Иоанн Павел сделал хоть один шаг самостоятельно. Говорили, что он не может даже стоять. Но папа смотрел с мраморных ступеней на собравшихся внизу патриархов православной церкви, словно был готов спус титься по этим ступеням, если придется.