– Здравствуйте, – ответил я. – Я пытаюсь связаться с человеком, который звонил мне из отеля. Вы сможете меня с ним соединить?
– Как его имя, сэр?
– Я не знаю имени. Только телефонный номер.
– Сэр, из соображений конфиденциальности, ради удобства наших гостей мы не предоставляем подобной информации.
– Сестра, это очень важно! Прошу вас!
– Мне очень жаль.
Я лихорадочно думал.
– Тогда Уголино Ногара. Можете посмотреть номер, забронированный на имя Уголино Ногары?
У Уго не было никаких причин останавливаться в «Казе». Он мог жить в своей квартире над Музеями. Но я хватался за любую соломинку.
В трубке было слышно, как монахиня набирает на компьютере имя.
– Сэр, гостя под таким именем у нас не значится. Вы уверены, что он не выехал? Мы удаляем имена гостей из системы, когда они возвращают ключ.
Ключ! Внезапно ответ пришел. Кусочек металла, который я нашел под ковриком в машине Уго.
– Спасибо, сестра, – сказал я.
Потом повесил трубку и сунул обе руки в карманы. Из одного я достал металлический полумесяц, найденный в машине Уго. Из другого – ключ от моего номера в «Казе».
К ключу «Казы» крепился овальный брелок с выгравированным на нем номером комнаты. Цвет и толщина совпадали идеально. Металлический осколок – отломанный краешек брелока из «Казы»!
Присмотревшись, я увидел на нем отметины. Должно быть, брелоком пытались что-то поддеть – видимо, неудачно.
Я сидел за кухонным столом и собирал всю информацию в схему, которую можно уложить в голове. Телефонные звонки в мою квартиру шли из «Казы». Ограбление машины Уго тоже вело к ней. Возможно, это первое свидетельство того, что взлом квартиры и убийство на самом деле связаны друг с другом. Но меня не отпускала мысль, что мы с Петросом жили в «Казе», спали под одной крышей с человеком, который это все устроил.
Я потер пальцем лежавший на ладони обломок. «Казу» построили для гостей, не проживающих в городе, но там же останавливались священники секретариата, когда проездом заглядывали в Ватикан. По телефону Миньятто говорил, что кардинал Бойя не хочет, чтобы мы узнали, кто избил Майкла. Он отказался предоставить информацию. Бойя еще со времен моего отца был противником объединения католиков и православных. Этот человек использовал секретариат как орудие, чтобы свести на нет все жесты доброй воли Иоанна Павла по отношению к нашей братской церкви.
Симон наверняка знал, что искушает судьбу, приглашая на выставку православное духовенство. Видимо, он пытался не попадаться в поле зрения Бойи как можно дольше. Это объясняло, почему в его дипломатическом паспорте нет ни следа поездок в Сербию и Румынию. Он мог получить обычный итальянский паспорт, чтобы скрыть свои перемещения. Но как только православный епископ – или митрополит – соглашался приехать в Рим, игра заканчивалась. Епископы – публичные фигуры. Они путешествуют с сопровождением; их планы появляются в объявлениях и календарях диоцезов. Бойя непременно бы узнал.
Но примерно в то же время Симона ждало еще более серьезное потрясение. В разгар переговоров моего брата с православным духовенством Уго обнаружил, что плащаницу из Константинополя украли.
Это событие могло спровоцировать все остальные. На Майкла напали люди, которые желали знать, что обнаружил Уго. Ту же угрозу написали на обороте присланной мне фотографии. Кардинал Бойя, похоже, знал, что Уго открыл нечто важное, но не знал, что именно. Может быть, эту информацию он надеялся выжать из Симона, поместив его под домашний арест.
Забавно, что ему надо было всего лишь пройтись по выставке Уго. Хотя залы еще не до конца оформлены, все ответы уже на виду. Если бы его высокопреосвященство потрудился выучить несколько слов на греческом, он бы понял, что на стенах написана правда.
Я встал и на ощупь побрел в темноте к своей спальне. Пусть брат и ставил эту выставку выше собственной карьеры, но я – нет. Симону были уготованы более высокие дела, чем созыв в Рим нескольких православных священников. Когда завтра он даст показания, судьи должны услышать, что на самом деле стоит на кону.
В тумбочке не нашлось нужной мне вещи. Поэтому я пересек воображаемую линию между моей частью комнаты и половиной жены и открыл шкатулку с драгоценностями, которую отец Моны сделал для нее после нашей помолвки. Уходя, супруга взяла с собой только небольшую сумку с одеждой, а поскольку жена священника редко носит украшения, все они по-прежнему лежали здесь: сережки с бриллиантами, навевающие воспоминания подростковые колечки, золотое колье с латинским крестом, сменившимся для нее на греческий – он был на ней и в день исчезновения. Я открыл маленькое нижнее отделение. Внутри лежал ключ. Я привесил его на связку к остальным.
По дороге к двери остановился и открыл комод, который перевернули во время взлома. Внутри нашелся пластиковый пакет, где мы с Петросом держали кабели, адаптеры, лишние провода. Все, чем можно было зарядить мобильный телефон, я смотал и сунул в сутану.
И прежде чем снова спуститься, я попытался взять себя в руки и приготовиться к тому, что увижу.