Пятое измерение

По черным толстым кабелям бежали импульсы тока: мысли, воспоминания, впечатления. Какая-то лужайка, пахнущая летним Дождем, белый налет, который оседает на дне пробирки, грохот двигателей взлетающей ракеты, потам запах остекленевшего от жара бетона и мысль о том, что кто-то улетел… Импульсы… миллионы импульсов… ничего кроме импульсов. Шли секунды. В течение каждой тысячи энграммов переходили в мнемокопию. Постепенно безликая сеть обретала детство, училась читать, переживала любовь, писала научные труды, старела — становилась профессором.

Выйдя из зала, я пошел по коридору и даже не заметил, как очутился перед огромной бронированной дверью реактора. И только тут я услышал басовитое гудение. Это начали работу агрегаты, питающие мнемокопию.

— Уже все? — профессор казался удивленным.

— Да. Он уже существует. Смотри, сейчас Он спит.

— Эти извивающиеся кривые на экранах?..

— Да, они отражают ритм работы мозга спящего человека…

Мы стояли посреди зала. Автоматы убирали с акринового паркета последние провода. Собственно, все было кончено, инструкции выданы, подробности уточнены. Через минуту профессор сядет в ракету и улетит на Землю. Тогда я встану за рычаги управления, переключу режим атомного реактора на полную мощность, подниму космолет выше плоскости эклиптики, подальше от Земли и тоже улечу на ракете. После этого придет сигнал. Дежурный автомат войдет в зал, рванет своим металлическим захватом красный рычаг — и Он проснется.

— Он проснется, когда будет сорвана пломба на красном рычаге? — спросил профессор, видимо, думая с том же.

— Да. Тогда Он станет единственным хозяином корабля. И будет управлять им сотни лет, пока искра Антареса не разрастется в огромный огненный диск, заслоняющий тысячи звезд.

— …Подумай, Гоер, как коротка наша жизнь по сравнению с Его существованием? — Профессор повернулся к экранам, на которых извивались кривые, и положил руку на красный рычаг.

— Осторожнее, ты можешь сорвать пломбу! — предупредил я.

Профессор не снял руки. Он смотрел в глубь экранов, словно хотел прочесть Его мысли. Потом повернулся ко мне.

— Не обижайся, Гоер, но ты, наверное, догадался, почему я принял участие в Эксперименте.

Да, в этот момент я сообразил, что он хотел сделать… Но он не понимал, что, приняв на себя управление, мнемокопия станет абсолютным хозяином корабля, будет знать, что делается даже в самом крохотном помещении, и сотни автоматов, лишенных контуров самосохранения, будут ждать, готовые беспрекословно выполнить любой ее приказ. А мнемокопия — это мозг человека, и в отличие от других мыслящих автоматов она не обязательно поступает в соответствии с законами логики. Она способна страдать, ненавидеть, бояться.

— Профессор, твоя ракета уже ждет. Тебе пора… — Я сказал это совершенно спокойно.

— Ты действительно не понимаешь? — профессор засмеялся.

— Чего не понимаю? — Я хотел подойти к нему.

— Не двигайся, — твердо сказал он.

— Отпусти рычаг! Отпусти… Постой, я тебе объясню…

— Нет. Я не верю тебе. Может, ты как раз вызываешь какой-нибудь автомат…

— Но…

— Я сорву пломбу. Только ради этого я и согласился…

Я кинулся к нему, схватил его за горло, и мы оба упали на пол. Но было уже поздно. Я увидел, как лопнула сдерживающая красный рычаг серебряная нить с пломбой. Падая на пол, я слышал, как со всех сторон нарастает слабый, неуловимый шум. Это росло напряжение в сети. Он просыпался…

Я разжал пальцы, стиснутые на старческой морщинистой шее: теперь это уже не имело смысла. Профессор открыл глаза, и я увидел в них страх.

Поднявшись, я вышел на середину зала. Он уже видел. Я чувствовал это. Он беспрерывно наблюдал за мной. Не касаясь меня, Он мог измерить температуру моего тела, частоту дыхания, напряжение токов в моих нейронах, мог облучить меня смертоносными лучами или потехи ради выкинуть в пустоту, чтобы посмотреть, как мое тело разрывает вскипающая кровь, которая тут же замерзает, едва вырвавшись наружу… Я ничего не мог противопоставить Ему… разве только надежду, что все-таки Он мозг человека…

Профессор поднялся, покачнулся и, не глядя на меня, подошел к пультам.

— Мнемокопия, ты слышишь меня?

— Какой ты старый… Какой ужасно старый… — это был шепот, шедший отовсюду: из стен зала, от пола, с потолка.

— Ты меня слышишь? Теперь ты… ты мыслишь лучше, чем раньше?

— Ты хочешь спросить меня об уравнении? Я сделал ошибку на шестнадцатом мнемотроне, вернее, ты сделал, потому что я ведь автомат, мнемокопия…

— Ты говоришь — ошибку…

— Да. Замкнутая система азотных оснований не приводит к делению…

— Как? Почему?

— Это же ясно. Стоит только подумать. Потом все рассуждения уже не представляют трудностей, а результат совпадает с предполагаемым.

— Значит, мои гипотезы правильны…

— Ты хотел сказать — мои гипотезы…

— Как твои? Ведь ты только машина, мнемокопия…

В ответ раздался низкий, дребезжащий смех. Смех профессора в «устах» машины.

— Вы оба правы, — сказал я, так как дискуссия начинала принимать нежелательный оборот. — Это ваша общая гипотеза…

— Как так! Ведь я ее создал, когда Его еще не было…