Читаем Пятое измерение. На границе времени и пространства полностью

Б. С Пушкиным у нас неважны дела. Строго говоря, ему не было продолжателя. Возможно, его и не могло быть. Русская литература после Пушкина как бы вернулась вспять – проходить непройденное им. Кстати, Жуковский был Кот, который ценит Овцу; так что подпись «Победителю ученику от побежденного учителя» – и в «зверином» смысле замечательна как портрет. Можно, не без оснований, считать Быков А. К. Толстого и Ахматову исповедовавшими пушкинскую традицию. Но продолжателей все-таки не было. Есенин, Овца, как и Пушкин, так сказал в 1924 году (Битов читает по собственной книжке): «Влияния Пушкина на поэзию русскую вообще не было. Нельзя указать ни на одного поэта, кроме Лермонтова, который был бы заражен Пушкиным. Постичь Пушкина – это уже надо иметь талант». Так что кого продолжили, так это Лермонтова. Вспомните похвалы Толстого лермонтовской прозе… Хлебников расчислял в «Досках судьбы» возмездие и гибель гения, предсказав обе войны 1914 и 1941 годов. Розанов замечательно все это изложил в статье «Вечно печальная дуэль», писанной к столетию поэта, – вывел всю дальнейшую русскую литературу как продолжение прерванной миссии Лермонтова. Наш векторный круг замечательно иллюстрирует это положение. Лермонтов – одинок, как Собака: ни одного за ним поэта, кроме разве Надсона, мы в нише Собаки не находим. Зато противоположный ему Дракон пытается уравновесить утрату целой гроздью рождений: Фет, Анненский, сам Розанов, Горький, Блок, Белый, Александр Грин, Цветаева… Кстати, и Бродский – Дракон.



Л. Знаете, кого вы забыли?

Б. (иронично): Гарина-Михайловского?

Л. Нет, Андрей Георгиевич, Чехова.

Б. Этого не может быть. (Разражается речью.) Чехов – конечно, маргинальная фигура. Как и Грибоедов, которого мы тоже умудрились упустить. Строго говоря, Чехов никому не корреспондирует в этом векторном кругу. Он рожден вопреки, а не после и не до, как Пушкин. Он, после Пушкина, опять как бы предлагает нам цивилизацию: живите по-человечески, меньше пейте, больше работайте, соблюдайте хоть какую гигиену, посадите дерево, подумайте об узниках – он обращается напрямую к нам, в тот опыт, который он до конца предвидел в связи с началом XX века. Он последний великий русский писатель в том же смысле, как и Пушкин первый. Это такая рамка великой русской литературы, созданной в каких-то восемьдесят лет, – Пушкин – Чехов: будьте, пожалуйста, людьми. Поэтому они оба еще ждут своего корреспондента по знаку, может, в XXI веке. Когда, можно предположить, не будет русских проблем – одни общечеловеческие: пушкинско-чеховские… Не только выжить людям – но выжить людьми. Может, они еще будут прочитаны, эти двое. Вообще ось Обезьяна – Тигр может показаться очень важной для России: какие-то все недовыявленные, вперед посланные, неазиатские русские… Тигр Чаадаев – Обезьяна Баратынский, Обезьяна Гончаров – Тигр Тургенев, Обезьяна Чехов… – кто ответил ему в наш век? Пастернак да Мандельштам. Потому что Мандельштам не Кот вовсе, а родился еще в год Тигра, как и Пастернак. Кстати, 10 февраля 1890 года – будет ли уже год Тигра? Или все еще год Быка… Тогда и Пастернак – не Тигр, а Ахматова…

Л. Это очень интересно – то, что вы отметили про Мандельштама и Пастернака. Это надо проверить, когда начинался год в 1890 году…

Б. Как это странно – настаивать на чем-то… Тут же нету… Знаете, что я вам скажу, то есть себе… Нельзя быть рожденным ни Лошадью, ни Водолеем… Как нельзя быть рожденным красавицей, певцом, мужчиной, балериной, русским, негром, математиком, Битовым, Левиным… Невозможно и нельзя, и ненужно выносить хоть какую-нибудь предопределенность. Нельзя быть тем, кем ты рожден, – можно только стать тем, чем ты рожден. Я непонятно сказал?

Л. На этот раз очень даже понятно.

Б. А год смерти важен?

Л. Конечно. А как бы вы думали?

Б. Да, про смерть лучше не надо… А место рождения?

Л. Еще бы! Важен даже час, даже минуты… Без этого вы не исчислите расположение светил. Ведь их взаиморасположение при рождении всего важнее, важнее просто принадлежности тому или иному знаку.

Б. Поэтому я и ограничился в своих предположениях зверями векторного круга… Зодиаки – дело профессиональное. Только странно… Необычная география… В прошлом веке каждый рождался в своей губернии, в своем уезде, в своей деревне… Вся Россия рождала их, а не одна Москва. А вот умирали чаще уже в столице… Перебирались… Впрочем, не только в Петербурге да Москве – по всему миру умирали русские писатели, только не у себя на родине.

Л. Герцен? Мы его забыли…

Б. Не только западники, не только и эмигранты… Славянофилы тоже умирали почему-то за границей.

Л. Может, там лучше была медицина?

Б. Может, у них были заграничные паспорта и валюта…

Л. Почему Чехов сказал: «Их штербе?»

Б. Потому что доктор был немец.

Л. Вы думаете, что только поэтому?


Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Андрея Битова

Аптекарский остров (сборник)
Аптекарский остров (сборник)

«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа. От «Аптекарского острова» к просторам Империи…Тексты снабжены авторским комментарием.

Андрей Георгиевич Битов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Публицистика / Документальное / Биографии и Мемуары