Читаем Пятое измерение. На границе времени и пространства полностью

В 1990-м, когда не стало мамы, мы жили уже в Переделкине; она хотела только в Шувалове.

И вот как единственно можно было это сделать: либо к законному мужу, либо в ту же могилу к матери; теперь она лежит между двумя «братьями», и ее крест возвышается над ними.

В линейку, по-над озером: дядя Аза, мама, папа.

Напротив мамы, ниже по склону, как вершина треугольника, бабушка.

Ровный такой треугольник, почти равнобедренный.

В головах у бабушки выросла огромная полувековая береза.

Моя семья живет теперь в Петербурге (б. Ленинград), внучка моя несколько старше своего дяди, живут они через улицу и друг к другу в гости ходят, как брат и сестра, и фамилии у них разные, и когда я выхожу с поезда в левую арку Московского вокзала, то первый дом в городе, открывающийся в арке моему взору, – мой. Квартира опять же на третьем этаже. Правда, номер все-таки не 28.

Тот жил и умер, та жилаИ умерла, и эти жилиИ умерли; к одной могилеДругая плотно прилегла.

4 апреля, Переделкино

Первое стало вторым, третье – первым

(Памяти Вл.Соколова и Бродского)

Поэт – издалека заводит речь.

Поэта – далеко заводит речь.

М. Цветаева. «Поэт»

29 января 1997, Нью-Йорк – Принстон,

в электричке

///

Год как нету Иосифа.А волны опять с перехлестом.Осень вечна, и можно сменить лишь округу.На какой ты там, было, намылился остров?И какому писал позабытому другу?Свою оптику сжав до оси и осы,Грудь раздвинув затяжкой последнего вздоха,Состояньем рассвета, состояньем росыСтать. Всего лишь. И это – эпоха.

///

Величие замысла может выручить…

Бродский, из последней встречиВооруженный зреньем тыщи ос,Не выбрав до конца ни сердца, ни погоста,«Не быть иль быть?» – вопросом на вопросОтветив Гамлету, он просто…Он вышел в сад. Калитка или выстрел?Дымок вился из будто пистолета…Сказал, быть может: «Господи, как быстро!Последней может быть лишь сигарета».Вооруженный зреньем тыщи ос,В сад/зал взглянул, перевернув бинокль,«Не быть иль быть?» – о замысле вопрос,Вопрос, возможно, непротертых стекол.За ним осталась приоткрытой дверь —Щель уже кошки, но пошире мышки…Быть иль не быть, товарищ? Верь не верь,Свобода есть приговоренность к вышке.Не быть иль быть? – лишь замысла вопрос.Что он/ты нам о благородстве трекал?Тень от отца, дымок от папирос —Что вопрошать? Ты лучше в зал покнокай…Сад полон ожиданьем прошлых встреч,И “no more” – одно лишь постоянство.Велик ли замысел? Проходит наша речь,Да что там речь! проходит даже пьянство,Проходит одиночество и боль,Проходят девять дней, сороковины,Призванье, назначение и рольПроходят, как проходят годовщины.Неужто вопрошанье только ритм?Иное бытие покажется не новым,Коль через год ты будешь говоритьС новопреставленным Володей СоколовымИ вы сойдетесь на двух-трех строках…Ты будешь удивлен, что это из Рубцова.Как будто выдается напрокатПоэзия… Сыновья иль Отцова.Там Мандельштам Есенину сродни:Талас на голову иль вервие на шею…И несочтенные, ворованные дниУ Пушкина…

Щедрость

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Андрея Битова

Аптекарский остров (сборник)
Аптекарский остров (сборник)

«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа. От «Аптекарского острова» к просторам Империи…Тексты снабжены авторским комментарием.

Андрей Георгиевич Битов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Публицистика / Документальное / Биографии и Мемуары