Пятое сердце

Холмс (он уже доел и закурил сигарету) тронул пальцем язык, снимая крошку табака:

– Да так, возникло много разных дел в нескольких местах. Я буду плотно занят до самой нашей встречи двадцать восьмого в поезде мистера Кэбота Лоджа.

Джеймсу потребовалась вся его выдержка, чтобы не заорать: «Я не сяду в чертов поезд Кэбота Лоджа! И не буду вашим Босуэллом. Мне решительно не нравится, что меня бросают в незнакомом городе накануне моего дня рождения. Я еду домой».

Ничего этого он, разумеется, не сказал, а про себя подумал, что вежливая телеграмма… две вежливые телеграммы, отправленные из Нью-Йорка перед отплытием парохода, доставят его благодарности и сожаления Хэям и Генри Адамсу.

После того как лихой извозчик более или менее в целости доставил его на Северный вокзал с изрядным запасом времени, так что Джеймс успел купить билеты первого класса до Питсбурга и дальше до Вашингтона, он сел в почти пустое, жарко натопленное купе и теперь, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрел на исчезающий за пеленой дождя черный каньон Чикаго. Затем поезд въехал в бесконечный промышленный пустырь. Убогие домишки между шлаковыми кучами казались неумелой американской попыткой воспроизвести кошмарный диккенсовский пейзаж.

«С днем рожденья, Генри Джеймс, – думал писатель, покуда ливень яростно хлестал по окну. – Тебе пятьдесят».

И внезапно пожалел, что мартовской ночью на Сене не исполнил то, зачем пришел, к чему готовился, перебарывая страх перед черной водой. Тогда тоже шел дождь.

Часть четвертая

1

В понедельник, двадцать четвертого апреля, Холмс вернулся в Вашингтон после десяти дней разъездов, за которые вихрем пронесся почти по десяти городам Америки, и остановился в той же гостинице «Кирквуд» на углу Северо-Западной Двенадцатой улицы и Пенсильвания-авеню, где жил раньше. Он понимал, что это опасно, – если Лукан Адлер его ищет, то наверняка поручил кому-нибудь следить за гостиницей, – но нынешняя часть американских приключений Холмса и задумывалась как опасная. Если в этой ловле на живца удастся выманить Лукана Адлера до первого мая, лучше будет всем – за исключением Шерлока Холмса.

Сегодняшним ранним весенним вечером он направился в дом неподалеку от Дюпон-Серкл по адресу, который дала ему бывшая учительница миссис Гэддис в бостонских комнатах над каретным сараем. То был просчитанный риск. Холмс предполагал, что Лукан Адлер вряд ли живет там подолгу, но не сомневался, что убийца туда временами заглядывает.

Кирпичный особняк стоял на тихой улочке в двух шагах от Дюпон-Серкл. На стук дверь открыла крохотная, от силы четырех футов ростом, женщина в наряде европейской горничной.

– Дома ли миссис Ребекка Лорн Бакстер? – спросил Холмс, приподнимая шляпу.

– Nie, ona nie jest teraz w domu,[32] – ответила карлица.

– Как жаль, – сказал Холмс. – Не будете ли вы так добры передать ей мою карточку и записку?

Он протянул карлице визитную карточку и конверт, в котором лежала короткая записка:

Ирэн! Не могла бы ты встретиться со мной завтра (во вторник) между семью и восемью часами вечера у памятника Кловер Адамс? Ш. Холмс.

Маленькая горничная взяла карточку с конвертом и, не сказав ничего – на польском или на каком-либо другом языке, – закрыла дверь.

Холмс медленно зашагал обратно к Дюпон-Серкл, но все время, пока он оставался в виду дома, шрамы зудели, словно на спине у него скипидаром начертили мишень.

2

Холмс прибыл на кладбище Рок-Крик незадолго до семи часов и велел извозчику не ждать, зная, что, так или иначе, кеб ему не понадобится. Солнце только что спряталось за лесом на западном краю кладбища, но впереди оставался по меньшей мере час мягких весенних сумерек.

Сыщик двинулся прямиком к памятнику Кловер Адамс. В руке у него была трость-шпага, в кармане – револьвер, однако Холмс понимал, что против Лукана Адлера со снайперской винтовкой и то и другое бесполезно. Он специально выбрал вечер вторника, чтобы Ирэн Адлер успела связаться с Луканом и сообщить тому о встрече.

По страшному опыту в Гималаях он знал, что человек и впрямь не слышит пули, входящей в его тело, поскольку пуля летит быстрее звука. В данном случае было три резких хлопка, и сразу – три невероятно сильных удара в спину и в бок. А поскольку дело происходило в горах, три выстрела раскатились эхом.

Боль от тех ран мучила до сих пор. Холмс сделал вторую инъекцию жидкого героина перед самым выходом из гостиницы. И еще он знал, что здесь, на кладбище, эха не будет.

Он благополучно дошел до просвета между деревьями, окружающими мемориал, и на целую минуту остановился здесь, где его силуэт в косых закатных лучах вырисовывался особенно четко. Затем вошел на площадку.