Пятое сердце

– Ты не держал его у груди и не видел его поступков, – ледяным голосом ответила Адлер. – Чуть ли не первое, что он сделал, – оторвал крылья бабочке, которую я показывала. И ему понравилось. Как будто я родила нового Кориолана.

– Но даже Кориолан стал таким из-за… – Он осекся.

– Своей матери! – воскликнула Ирэн Адлер так, будто ее терзала нестерпимая боль. – Волумния хвасталась мегерам-подругам, что ее маленький сын обожал мучить живых существ. Однако за четыре года Лукан не видел от меня ничего, кроме любви, и я учила его одному: уважать и любить других.

Она отвернулась и отсела подальше.

Шерлок вновь придвинулся к ней.

– Я собирался сказать, что Кориолана сформировали искаженные римские ценности, – прошептал он. – Мне всегда представлялось, что именно это хотел выразить Шекспир.

Ирэн Адлер рассмеялась горьким смехом:

– Помнишь, Шерлок? Мы познакомились в Лондоне, когда труппа Генри Ирвинга ставила «Кориолана». Я, старожил сцены, в свои преклонные двадцать три года играла дряхлую мегеру Волумнию. Ты, зеленый восемнадцатилетний мальчишка, только-только сбежал из Кембриджа и грезил о первых ролях.

– Я начисто позабыл пьесу, – сказал Холмс, – но помню каждую минуту с тобой.

Она тронула его щеку тыльной стороной пальцев:

– Ты был таким юным, милый.

Холмс обнял ее. Ирэн Адлер попыталась было вырваться, потом приникла к нему. Однако в следующий миг она уперла ладонь в грудь Шерлока и отодвинула его.

– А теперь поговорим о той игре или не игре, в которую нас втянули? – спросила она.

Шерлок смог ответить не сразу.

– Хорошо, – сбивчиво выдавил он.

– Какой из ужасов первым? – Она явно хотела взять шутливый тон, но голос прозвучал так же сдавленно, как перед тем у Холмса.

– Ежегодные машинописные открытки на шестое декабря.

Он тут же понял, что она не знает, о чем речь. Ирэн Адлер была превосходной актрисой, но Холмс десятилетиями изучал глаза и лица людей, когда те лгут. Она не разыгрывала недоумения.

– Какие открытки? Я каждое шестое декабря кладу на могилу Кловер цветы – белые фиалки, она их любила. И такой же букетик я отправляла Генри Адамсу, но никогда не прикладывала открытку.

– Нед Хупер, брат Кловер, посетил меня в Лондоне два года назад. Кстати, его уже нет в живых, – сказал Холмс. – Он предложил мне две тысячи долларов за расследование загадки. Каждое шестое декабря, начиная с восемьдесят шестого года, все оставшиеся члены «Пятерки сердец» получали одинаковые машинописные карточки с одним и тем же текстом… «Ее убили».

Ирэн Адлер глянула на него округлившимися глазами:

– Чудовищная жестокость! Я бы никогда так не поступила. И у Лукана не было никаких причин… Нет, он бы не стал.

Холмс кивнул:

– Я не подозревал ни тебя, ни его. Однако память о Неде и взятый у него в девяносто первом доллар залога обязывали спросить.

– В тот год газеты сообщили, что ты погиб, – тихо проговорила Ирэн Адлер. – В Швейцарии, в схватке с каким-то профессором Мориарти, о котором никто никогда не слышал.

Холмс снова кивнул.

– Я тогда не поверила, – сказала Адлер. – И год назад не поверила Лукану, когда тот хвастался, будто убил тебя в Тибете.

Холмс улыбнулся:

– Ему это почти удалось. Он всадил мне в спину три пули с расстояния почти в милю.

Она изумленно встрепенулась:

– Я была уверена, что он лжет. Как ты мог выжить после трех пуль из Лукановой винтовки?

– Не знаю, – ответил Холмс. – Но давай вернемся к Ребекке Лорн. – Каждое слово звучало как щелчок затвора, загоняющего патрон на место. – Это был шантаж?

– Разумеется.

– Почему Кловер и Генри Адамс?

– Они были богаты. А тогда, в восемьдесят пятом, Лукану требовались деньги на то, что он собирался делать в Европе. Адамсы сами шли в руки. Кловер была так одинока и несчастна, что я за два дня стала ее лучшей подругой.

– Но ты продолжала изображать дружбу еще семь месяцев, – резко произнес Холмс.

– После первых же дней это было уже не притворство, – тихо сказала Ирэн Адлер. – Я и впрямь полюбила Кловер. Она была невероятно талантлива – и как человек, и как фотограф. Я ценила это куда больше, чем ее гордый, занятый лишь собой муж. Он не упускал ни единого случая принизить Кловер. Сделать так, чтобы она почувствовала себя менее значительной. Менее одаренной. Вообще не ровней ему. Ты читал его роман «Эстер», напечатанный незадолго до ее смерти?

– Да, – сказал Холмс.

– Это очевидно портрет бедняжки Кловер. Она выведена глупой и слабой в искусстве, бестолковой в жизни, не способной ничего достичь без мужской помощи. Мужа, который написал бы обо мне такую книгу, я бы застрелила дважды… второй выстрел, в голову, избавил бы его от мучений в той части тела, куда бы я всадила первую пулю.

– Да, – сказал Холмс. И улыбнулся.

– Так ты спросил, почему я выбрала жертвой именно ее, – продолжала Ирэн.

Холмс кивнул.