Зоя идет напролом. Темно, даже луна скрылась за серой громадой облаков, и не осталось совсем никаких ориентиров. Она ломится сквозь бурьян, ноги то и дело проваливаются в борозды и ямы, но это ее не останавливает. Справа вырастает темный остов деревянной постройки. Эту сторону холма не видно ни с дороги, ни с трибун, поэтому Зоя даже и думать забыла, что здесь были еще какие-то здания, кроме барского дома. Но вот он, сгоревший корпус, стоит как памятник всем, кого забрало ненасытное существо… Зоя замирает на секунду, покрепче сжимает древко. Надо спускаться, нужно идти вниз.
Но оторвать взгляд от этих черных стен невозможно. Зоя делает три глубоких вдоха, закрывает и снова открывает глаза. От ее легкого стона дикие ветра срываются с места, сталкиваются над руинами в бешеном вихре, и Зоя
Зоя
Зоя делает три глубоких вдоха. Закрывает и снова открывает глаза. Ей нужно вернуть себя в то место и в то время, которому она принадлежит. Ей нужно успеть к костру.
Пляж у подножия холма не такой широкий, как в лагере, и к тому же сильно зарос камышом. От воды идет блеклый свет, и Зоя отмечает про себя, что узенькая полоска песка, как тропинка, ведет отсюда и прямо к «Ясным зорям». Всё оказалось гораздо проще – ей всего лишь нужно пройти вдоль воды. Она перешагивает небольшой ручеек, прорвавшийся сюда по дну оврага, огибает заросли кустов на склоне и, пройдя, как в ворота, между двух склонившихся друг к другу ив, оказывается на заветной песчаной косе. Сердце пропускает удар, глоток воздуха никак не проходит в легкие – она видит, как наверху, над деревьями уже вздымается пламя. Зоя срывается с места и бежит к линейке.
Этот последний рывок дался ей нелегко. Она едва ли не падала перед стендами, ограждающими линейку, но мысль о том, что произойдет в том случае, если она не успеет, не давала остановиться. Костер вздымался вверх почти вертикально, но пламя еще не перекинулось на всё вокруг. Все обитатели лагеря – и дети, и персонал – стояли вокруг него ровным кругом, обняв друг друга за плечи, и мерно покачивались из стороны в сторону. Пламя гудело в небесах, цветочный запах загустел до состояния дегтя и заливал всю территорию лагеря, как ядовитый газ. Зоя сплюнула на землю, растерла плевок подошвой.
Это сложно назвать песней – скорее бормотание, речитатив, смысл которого не доходит даже до произносящих его. Люди качаются в трансе, не видя, не чувствуя, не замечая ничего вокруг; ждут, когда огонь выберется из ограждения и двинется на них. Да-да, они уже ждут его. Зоя протискивается через их плотно сжатый ряд и оказывается внутри. Жар от костра идет такой, что ей кажется, сейчас на ней вспыхнет одежда. Она смотрит на свои ладони, все в засохшей крови, смотрит на футболку, клочками свисающую по бокам. Она знает, что с ног до головы покрыта синяками и ссадинами, но почему-то не чувствует боли. Внутри нее всё выгорело.
– Вот и ты, – раздается знакомый голос.
Кира тоже здесь – стоит напротив, маленькая, худенькая, почти прозрачная. Никак не скажешь, что вот оно – исчадие ада. Кира видит березовый ствол у Зои в руках, и на ее лице появляется горькая усмешка. Она качает головой.
– Это не поможет. Ни это, ни осиновый кол, ничего из опереточного арсенала. Меня не взять силой.
– Потому что ты и есть сила.
Кира улыбается одними уголками губ, ее большие глаза остаются холодными.
– Зря ты думаешь, что я приношу только вред. Я ведь могу забрать, а могу и наградить. Всё зависит от тебя.
– Почему? Почему я?