Пятый лишний

Он встаёт, заваривает мне чай с ромашкой, от запаха которого меня просто выворачивает, но который я терплю, не в силах разрушить его такую отчаянную иллюзию заботы обо мне. Даёт мне в руки тёплую чашку, касаясь пальцами моих, потом снова садится за компьютер.

– Этим ты ничего не добьёшься, – предпринимаю я очередную попытку. Происходящее мне не нравится – особенно то, что оно длится уже чересчур долго.

– Я кое-что нашёл, – заявляет мне Филипп, не отрываясь от экрана. – Почти зацепку.

Взгляд его скользит по экрану, но мне совершенно неинтересно, что же там за «почти зацепка». Я слышала это уже раз двадцать. Филипп щёлкает мышкой, и даже это у него получается очень скорбно – всё в нём, с тех пор как я вернулась, стало очень скорбным. В глазах его застыла боль, на удивление несоизмеримо более глубокая, чем та, что я вижу в отражении. Казалось бы, это мне надо страдать и убиваться, но я защитила себя своим молчанием, возвела вокруг боли бастион отрешённости, не нарушаемый ни подробностями, ни переживанием произошедшего снова и снова. Филипп же оказался за стенами этого бастиона, и моё молчание лишь подкармливало его боль, в которой он тонул с каждым днём всё больше. Он принял её за меня. Он упустил меня, не смог найти меня, не смог помочь, потом не смог добиться от меня объяснений и оценки нанесённого мне ущерба. Он чувствовал себя виноватым – хотя это полный бред, конечно. Но не зная, что именно со мной делал этот маньяк, он рисовал себе картины, с каждым днём моей замкнутости становящиеся всё ужаснее. Из нас двоих в мою боль он окунулся гораздо глубже. Его профиль, подсвечиваемый монитором, был почти неузнаваем. Усталость, вина и скорбь – больше ничего. И ничего этого не было, пока я не вернулась. Если что и причиняет мне боль, так именно это.

– Идём спать, – повторяю я, отнимая одну руку от согревающей чашки и кладя ему на плечо.

Филипп лишь болезненно хмурится – как же так, почему я не верю, что он сможет меня спасти, что ещё не поздно для этого, как же так, опять идти в постель, ничего не добившись от ошалелого за день работы компьютера? Хмурится, потом вспоминает, что я такого обращения не заслуживаю (в чём он очень ошибается) и мягко, стараясь улыбнуться, тёплым расплавленным маслом говорит:

– Ложись. Я сейчас приду.

Знаю я это «сейчас».

– Перестань, это уже одержимость, – в тон ему хочу сказать я, нежно, заботливо, но в голосе звучат лишь истеричные нотки.

Теперь его лицо искажает гримаса боли. Сердце моё сжимается от жалости. От того, что я с ним сделала. Пусть и не по своей вине.

– Нет, я это так не оставлю. Я найду его. Можешь ничего не рассказывать, но я тебе обещаю: он ответит за всё.

– Ты не найдёшь его, и оставь это в покое. Эта мразь уже не вернётся, но если ты будешь продолжать его поиски, он никогда меня не отпустит, понимаешь? Ты понимаешь?

– Понимаю, – говорит Филипп и прикрывает глаза. – Но он отпустит тебя, когда я его найду. И тогда ты будешь уверена, что он больше не причинит тебе вреда. И я тоже.

Я понимаю, что последнее добавление – самое важное. Я часто думаю, что зря вернулась. Зря приползла к его порогу, обрекая его нести мою тяжёлую ношу.

Было бы лучше, если бы он больше никогда меня не увидел.

3

– Ты в порядке?

– Что? – вздрогнул да Винчи, воззрившись на Кюри.

– Ты как-то побледнел.

– Ничего подобного.

– Я тоже вижу, – поддакнула Кристи. – Ты знаешь, откуда этот ключ?

– Нет, – пожал плечами да Винчи. – Впервые вижу.

– В любом случае, это игровой предмет, – сказал Эйнштейн, – и просто чудо, что мы его не проворонили, – он дружелюбно хлопнул да Винчи по плечу, отчего тот дёрнулся. – А то ведь могли уже заранее быть обречены на провал.

– Будем внимательнее, – примирительно улыбнулась Кюри, и эта улыбка Эйнштейну совершенно не понравилась.

Да Винчи молча рассматривал ключ. Нет, конечно, всё это чушь. Это просто деревянный брелок, каких полно, а цифра – просто номер предмета, ничего более.

– Ну что, идём дальше? – спросил Эйнштейн. – Теперь-то тут точно больше ничего нет.

Да Винчи отмахнулся от своих подозрений, смахивающих на параноидальные, вызывающие ненужные воспоминания, подавил зарождающуюся тошноту, загнал настороженность глубоко внутрь, под замок, сдался на волю простого совпадения, через силу заткнул своё чутьё, потому что у него не было выбора. Потому что сейчас было не время сходить с ума. Иначе ему пришлось бы бросить всё и бежать отсюда прочь.

Может, так и нужно было сделать.

– Да. Идём дальше, – ответил он, опуская ключ в карман штанов. Предложить его нести кому-то другому было выше его сил, хотя такое желание и возникло.

Они вышли в коридор, миновали тёмную комнатку, откуда Кристи вытащила сапоги, уже начинавшие натирать ей ноги, потому что размер оказался чуть меньше, чем нужно, и потому что резина с голыми ступнями не лучшие друзья. Следующая дверь также была распахнута.

– Посмотрим, – сказала Кюри и зашла внутрь. Пощёлкала выключателем – ничего. Тьма осталась тьмой.

– Здесь нет пометки, – пожал плечами да Винчи, – видимо, идём дальше.