Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России.

И действительно, ко времени консолидации основных германских (англичане, немцы) и романских (французы, испанцы, итальянцы) народов, создавших наиболее крупные государства Запада, на их территориях жило великое множество различных народов и племен (кельтских, иллирийских, балтийских, славянских и др.) — ничуть не меньше, чем на территории России! В этом нетрудно убедиться даже при самом общем ознакомлении с этнической историей Англии, Франции, Германии и др.

Однако в процессе развития этих государств «чужаки» либо были вообще стерты с лица земли, либо сохранились как своего рода этнические реликты, пережитки далекого прошлого, — в частности, уже почти не владеющие своим исконным языком. Так, живший на Британских островах кельтский народ шотландцев в свое время соперничал с англичанами и в политическом, и в культурном отношении, но ныне шотландцы — это скорее феномен исторической памяти, чем живой народ.

А наиболее значительный из балтийских народов — значительный с точки зрения его исторической роли и культуры — пруссы — к XVIII веку был отчасти онемечен, отчасти уничтожен, и даже само его имя перешло — как это ни невероятно! — на наиболее воинственную часть немцев (пруссаки). И нет никакого сомнения в том, что если бы литовцы и латыши в течение столетий находились в составе Германии, от них также уцелели бы разве только их имена…

На северо-западе Франции сохранились — о чем даже мало кто знает — остатки самобытного и культурного кельтского народа бретонцев, имевших письменность еще в VIII веке. Согласно разным подсчетам, от 500 тысяч до 1 миллиона бретонцев были зверски убиты во время Великой французской революции, которую этот народ не принял (до сих пор клеймят его сопротивление, твердя о «реакционной Вандее»…).

Впрочем, здесь, конечно, невозможно говорить о судьбе многих десятков народов Западной Европы, почти или совсем исчезнувших под мощным давлением основных западных наций. Скажу еще лишь о том, что при восстановлении в 1918-м и — в большем размере — в 1945 году Польского государства, оказалось, что на входивших с конца XVIII века в состав Германии и Австрии польских землях поляков уже почти не было, между тем как на землях, принадлежавших России, их имелось гораздо больше, чем ко времени «раздела Польши»!

И можно с полным правом сказать, что нынешняя многонациональность России — неоспоримое свидетельство ее высокоположительных качеств.

Я вовсе не закрываю глаза на драматические и, более того, трагические страницы в истории населяющих Россию народов. Я решительно возражаю только против пропагандистской формулы «Россия — тюрьма народов». Ибо тот, кто ее употребляет, должен, будучи честным, называть основные страны Западной Европы «кладбищем народов»! Поистине возмутителен тот факт, что России, даже в центральной части которой столетиями живут и растут многие и разные народы (татары, мордва, башкиры, удмурты, чуваши, коми, марийцы и т. д.), ставится в «вину» именно это! Ведь получается, что если бы Россия, подобно западным государствам, стерла «чужие» народы с лица земли, она была бы «невинной»…

Уместно обратиться в связи с этим к одному эпизоду из истории абхазской культуры.

Сын великого Дырмита Гулиа, Георгий, рассказал в своей книге об отце, как в начале творческого пути тот советовался с русским чиновником С. А. Алферовым, ведавшим в Абхазии народным образованием, вопрошая его о возможности создания абхазской литературы.

Согласно версии Георгия Гулиа, С. А. Алферов, сказавший «я уважаю эту страну и ее народ», вместе с тем выразил сомнение в том, что Дырмит Гулиа сможет осуществить свою мечту, и, более того, заявил ему: «…малые народности по доброй воле ассимилируются с великороссами. Этот процесс в цивилизованной империи неизбежен…

— Степан Александрович, — перебил его Гулиа, — только не разговаривайте со мной так, словно мы на собрании истинно русских…

— Дорогой, я слишком уважаю вас, чтобы обижаться. К слову сказать, союз истинно русских — это священный союз».

Георгий Гулиа пояснил здесь же, что «союз истинно русских» — это «черносотенная организация», и в его рассказе С. А. Алферов предстает как русский националист, противящийся созданию национальной абхазской культуры.

Не исключено, что «черносотенец» Степан Александрович действительно усматривал в будущем неизбежность обрусения малых народов России. Но Георгий Гулиа, к сожалению, умолчал в своем рассказе о том, что достаточно хорошо известно. Несмотря на свой «прогноз», С. А. Алферов постоянно и всемерно поддерживал дело абхазской национальной культуры. Об этом вспоминали видные деятели абхазского просвещения предреволюционных лет А. И. Чукбар, Н. С. Патейпа, А. М. Чочуа; об этом же с уважением сообщается в трудах позднейших абхазских историков и филологов — Г. А. Дзидзария, В. П. Пачулиа, X. С. Бгажба, В. X. Конджария и др.