Пятый всадник

Его взгляд упал на старый книжный шкаф в противоположном конце комнаты. Он держал его в спальне больше для значимости. Потому что книг довольно давно не читал. Зрение стало ни к черту, дальнозоркость – очки натирали ему переносицу, от них болели глаза и даже начинало ломить в висках. Но самое главное – не было больше настроения уходить в выдуманные миры.

Иногда читал старые журналы. Все подряд. Тут их накопилась куча. Куда ему теперь такое? Наука и техника, астрономия, геология, геодезия. Все больше старье. Лет за десять до ПЦ напечатано.

Но журналы лежат в тумбочке. Оттуда их легче доставать. Там и газеты старые есть. Боже мой, кому в последний год до ПЦ были нужны газеты?

Вот в большой шкаф он почти не лазил. А там рядом с книгами по домоводству, справочниками, рядом с энциклопедиями, которыми пользовались дай бог, если раз в несколько лет. Рядом с детскими книжками… которые доставали тоже не очень часто – большеньким детям теперь чаще приходится работать в поле, в огороде и птичнике, чем читать… А маленьким взрослые рассказывают наизусть, потому что давно зазубрили те несколько десятков детских песенок, стихов, потешек, которые постоянно в ходу.

Но еще там стоит книга, которую никто не брал в руки уже лет двадцать. Только пыль протирали с корешка. Неприметный ежедневник в потертой серой обложке. Всего четыре сотни страниц, а заполнены в нем только первые тридцать.

Старик давно порывался сжечь эту макулатуру. Пустить ее на растопку. Но книг в шкафу еще много и валежника в лесу полно. Вот его-то теперь точно можно собирать без разрешения. Да и уголь должны скоро привезти из поселка на телеге. Так что еще полежит.

Оставить внукам. Пусть почитают, когда они, старшее поколение, уже покинут этот мир. Может, кого-то развлекут эти строки. Потому что написано там в основном не о катастрофе, а о личном.

Может, личная драма покажется им смешной на фоне того кошмара, который случился потом. Который молодые даже не воспринимают как кошмар, потому что это их жизнь, а другой они не видели.

Имеют право. Но пусть все же постоит ежедневник. Детям не пригодился, но, может, хоть кто-нибудь из внуков, не спрашивая дедова разрешения, залезет в шкаф и прочитает эти строки. Прикоснется к древней мудрости, ха.

Мудрости ли? Они, прежние люди, насовершали много ошибок. И не мудрость помогла тем, кто выжил – например, их семье ─ тогда пережить самые лихие годы, а голое везение. И воля, конечно. Куда без нее.

Да, он всегда напоминал себе, что это еще не конец. Копая землю, перекрывая крышу, ремонтируя сарай… он, Петр Олегович Мурашов, всегда напоминал себе, что они живы по воле случая и милости судьбы.

И невнимательности тех плохих людей, которые могут заглянуть к ним на огонек. И заставить поделиться.

Ведь все, что они построили в этой деревне и в нескольких соседних, отделенных от автотрассы десятью километрами, а от железной дороги восемью – создав маленький оазис покоя посреди моря безумия… легко может быть отобрано, разрушено, растоптано и сожжено. Стоит только сильным обратить на них внимание. А самые лихие годы, вполне возможно, еще впереди. Но он до них, скорее всего, уже не доживет.

Да, у них есть оружие. Но это не фильм про семерых отважных самураев или ковбоев. А у них взрослых мужчин, конечно, не семеро, но и ненамного больше. И надо надеяться, что до прямого столкновения не дойдет… хотя им не раз уже приходилось отваживать небольшие группы мародеров и одиночных бродяг и объяснять им, что тут занято и в этом месте больше никого не ждут.

Они понимали, что люди куда опаснее расплодившихся волков и медведей. Все эти годы они жили, словно на краю вулкана. Хотя и пытались делать вид, что все идет как надо. Видимо, такова природа человеческая.

Он надеялся, что его записи об их жизни не достанутся тем, кто придет сюда, чтобы ограбить и убить. Впрочем, те и читать-то, наверное, не умеют.

«Пусть приходят».

Конечно, силы уже не те. Время властно над всеми. Даже если не произойдет ничего экстраординарного, ему вряд ли осталось больше десяти лет. Но авось хотя бы до пенсионного возраста доживет. Сами пенсии теперь остались только в анекдотах, молодежь даже слова этого не знала.

В этом году ему исполнилось шестьдесят.

Он не знал, конечно, что сведет его в могилу. Инфекция, инфаркт, какая-нибудь болезнь, требующая хирургического вмешательства типа аппендицита, язвы или грыжи. Видимо, ему досталась хорошая генетика, раз он смог проскрипеть так долго. Другие на его глазах сходили с дистанции еще в начале шестого десятка. И если раньше был хотя бы шанс, что приедет вовремя «скорая», что повезут в больницу, то теперь все зависело только от милости Господа. Не зря молились теперь совсем не так, как раньше. И некоторым это даже помогало.

Но дед Семен, сосед, говорил ему всегда, когда они собирались, чтобы выпить по рюмочке и вспомнить старый мир: «Если бы мы остались там, чувак, то уже сдохли бы. Последние года два я приходил домой, как кот Шредингера: то ли живой, то ли мертвый, а может, одновременно».