Piccola Сицилия

Она обнимала Леона, как ребенок, нашедший своих потерянных родителей. Теперь Мориц уже не сомневался. Снимок был сделан, по словам диктора, в Аволе, деревне на юго-востоке острова. Именно в этом районе высадились британцы. Отсюда следовало два вывода: поскольку он одет в гражданское, его заслали, предположительно, как агитатора. Но между съемкой и окончанием боев за Сицилию прошло несколько недель, и были еще тысячи убитых. Значит, киножурнал доказывает, что он был в Аволе, но неизвестно, жив ли он сейчас.

Эту мысль Мориц держал при себе, когда спустился в зал, где Ясмина бросилась ему на шею с бурными благодарностями. Это было их первое объятие, внезапное и очень тесное, – в доме родителей они избегали малейшего прикосновения. Ясмина была в легком летнем платье, сквозь которое он чувствовал ее грудь, тепло тугого живота. Ее порыв смутил его, но ведь эта вспышка относилась не к нему, а к Виктору.

– Не за что благодарить, я же ничего не сделал, – пробормотал Мориц.

– Нет! Вы вернули мне надежду! Можно мне взять его с собой?

– Кого?

– Виктора.

Мориц вопросительно посмотрел на Леона.

– Все, что ты хочешь, carissima.

Мориц вырезал этот кадр из фильма, осторожно свернул целлулоид, вставил его в баночку для пленки и отдал Ясмине. Шесть секунд надежды.

* * *

8 сентября 1943 года в 18:30 генерал Эйзенхауэр объявил по радио Алжира о перемирии между Италией и коалицией. Британская Восьмая армия пересекла Мессинский пролив и начала продвижение по материковой части Италии. Гитлер тут же распорядился о переброске войск через Альпы и назначил Роммеля командующим Северной Италии. Немцы занимали итальянские города и разоружали своих бывших союзников. Война, ввергнувшая в огонь полмира, разворачивалась теперь и на Апеннинах.

В тот же день Альберта выписали из больницы. Он приехал на такси, никого не предупредив, потому что хотел избежать взглядов соседей. Мими и Ясмина, поддерживая, повели его в дом, но он делал вид, будто и сам бы прекрасно справился. Соседи, конечно же, все равно сбежались, с сочувствием приветствуя его. И пусть у Альберта не было прежней выправки, он тщательно следил за тем, чтобы доктор Сарфати не потерял лицо. Соседей приветствовал дружески, обнимая их одной рукой, вторая была парализована, расспрашивал о здоровье, о мелких болячках, как будто пациентами были они, а не он. Поскольку – что бы ни случилось – он был в первую очередь врачом, потом уже отцом, но никогда тем, кому нужны одолжения. Мими старалась спровадить соседей, которые стремились в дом. Потом, говорила она, потом, дайте ему отдохнуть и прийти в себя! Когда же Альберт наконец оказался в доме, то женщины уложили его на диван, где он и провел весь день, как и все следующие дни.

Мориц прибежал, как только услышал про возвращение Альберта. Он принес цветы, купленные на первую зарплату, и попросил у Альберта прощения.

– За что? – удивился Альберт, как будто ничего не помнил о той роковой ночи.

– Мне нельзя было так долго оставаться в вашем доме, – сказал Мориц.

– Почему? – словно не понял его Альберт, тщетно пытаясь совладать с тыквенными семечками, миску с которыми Ясмина поставила у дивана. Все старались не замечать его усилий. – Нет никаких причин для беспокойства.

Чтобы не пускаться в обсуждение, кто виноват, он принялся объяснять Морицу медицинские особенности своего случая: вопреки первому диагнозу, падение не привело к обширному кровоизлиянию, а повредилась артерия в позвоночной области шеи. Внутренняя стенка сосуда отслоилась, забив протоку и без того суженного сосуда, такова уж его наследственная особенность – так он, по крайней мере, предполагает, поскольку его отец умер от апоплексического удара.

С любопытством исследователя, как если бы речь шла не о нем самом, а о пациенте с редким диагнозом, Альберт объяснял, какие участки мозга отвечают за речь, координацию и равновесие, насколько часты подобные случаи и каковы прогнозы на полное исцеление. Катастрофу – в общем-то, непостижимую – он вмещал в цифры, которые превращали страх перед неизвестным в нечто контролируемое. В двадцати процентах случаев реабилитационная гимнастика – три раза в неделю – приводит к отступлению явлений паралича на семьдесят пять процентов.

Альберт говорил с оптимизмом, как будто само собой разумелось, что уж он-то входит в эти счастливые двадцать пять процентов, хотя по трезвом размышлении это означало, что отныне он навсегда зависит от посторонней помощи. Мими это понимала и быстро перестроилась с поразительным прагматизмом. Она еще в больнице научилась как бы невзначай направлять руку мужа с вилкой к его рту, ненавязчиво менять белье и незаметно стряхивать крошки с груди. День ото дня движения будут даваться Альберту все легче, но прежней подвижности уже не вернуть. Мими не жаловалась, приняла случившееся как неизбежность, демонстрируя завидные стойкость и силу.