Piccola Сицилия

То, что все смогли сойтись на одном имени, было хорошим знаком – если бы только радость не омрачали ядовитые сплетни соседей. Отец, как принято, шел с новорожденным в синагогу, чтобы получить благословение общины. Но здесь отца не было, так что бабушка и мать встали с маленькой дочкой в женской половине и говорили ХаГомель, тогда как Альберт и другие мужчины удостоверяли это.

Благословен Господь, и спасибо ему, защитившему мать. Да вложит он младенцу, взрастающему телом и духом, слова правды в уста и справедливость в сердце!

Сразу после окончания церемонии, как только все сказали малышке свои добрые пожелания, поползли кривотолки. А почему не приехали хотя бы родители загадочного отца? Может, он и не еврей вовсе? Или отец, как по-прежнему настаивали некоторые, тот мутный Мори́с? Не его ли видели недавно у дома Сарфати?

Еврейская традиция запрещала в присутствии новорожденного произносить дурные слова, чтобы ни одна плохая мысль не задела беззащитную душу. Благое намерение, изначально обреченное на провал в семьях Piccola Сицилии, где ссоры вскипали быстро, но и примирения не заставляли себя ждать. А если к тому же дом окружали еще и сплетни, то зачатое во грехе дитя и вовсе находилось под угрозой. И как бы Мими поначалу ни возражала, она вскоре согласилась, что малышке требуется защита от внешнего мира. И как-то вечером, когда Альберт заснул у радиоприемника, Мими и Ясмина выскользнули из дома с маленькой Жоэль, чтобы посетить Кучинотту. Ясмина прижимала к себе спящего младенца, завернутого в теплый платок.

– Пожалуйста, помогите ее защитить, синьора! Такая маленькая, а вокруг столько дурных глаз, смилуйтесь над невинной душой!

И пусть Кучинотта была католичкой, ее ворожба против сглаза одинаково эффективно действовала и для евреев, и для мусульман. Мессия там или не мессия, а среди местных гадалок, ясновидящих и знахарок она была бесспорно лучшей. Сидя под сенью темного деревянного креста, синьора направила свет свечи на крошечную ладошку девочки. Пламя отражалось в толстых стеклах ее очков.

– Защитите ее от дурного глаза, синьора, прошу вас! – настойчиво повторила Мими.

Кучинотта поводила своими старыми, заскорузлыми пальцами по линиям крохотной ладошки. Потом пробормотала:

– Мятежный, неуемный дух и честная подруга. В ней много энергии, характер живой, о, она любительница приключений. Но самое главное – для тех, кого она любит, она будет ангелом-хранителем.

Кутаясь в покрывала, Мими и Ясмина жадно впитывали каждое слово. В этой темной, тесно заставленной комнате стоял такой холод, что дыхание вырывалось паром. Притихшая Жоэль удивленно таращилась на Кучинотту. Мими нетерпеливо заерзала на скрипучем стуле:

– Но…

– Что, синьора?

– Все это только добрые знаки. А нет ли на ней какого проклятия?

– Мама! – Ясмина ткнула ее локтем в бок.

– Видите ли, – добавила Мими, – этот ребенок, как бы это сказать, особое дитя. Отец ее… не здесь.

– Откуда вам знать?

Мими растерянно моргала, глядя на Кучинотту.

– Отец недалеко, – сказала старуха. – Он здесь.

– Где?

– Среди нас.

– Не может быть, – сказала Мими. – Вы ошибаетесь, еще раз посмотрите, где он, то есть он на Сицилии, но…

– Синьора, вы заплатили мне, чтобы я сотворила ребенку защиту. Теперь вы спрашиваете меня, где ее папа, но это за отдельную плату. Итак, чего вы хотите?

Ясмина положила руку на колено матери. Если Кучинотта увидит, кто отец, об этом скоро узнает весь квартал.

– Это неважно, – быстро сказала она. – Вы лучше о моем ребенке позаботьтесь.

– Va bene[87], синьорина. – Кучинотта закрыла глаза.

Мими бросила на Ясмину уничтожающий взгляд. Она не любила, когда инициативу забирали из ее рук. Кучинотта сделала глубокий вдох и сказала, не открывая глаз:

– У нее нет дома.

– Что это значит?

– Она дитя любви. Но это любовь, которой в этом мире нет приюта.

– У нас есть дом! – запротестовала Мими.

Ясмина молчала. Она догадалась, что имеет в виду Кучинотта. Может, потому, что лучше других знала, что такое бесприютность.

Синьора Кучинотта помолчала, потом порылась в выдвижном ящике старого стола и достала серебряную цепочку. Надела ее на шею Жоэль. Цепочка была велика, придется отдать ювелиру, чтобы укоротил, но главным была подвеска: серебряная хамса. Только в ладони этой хамсы была не звезда Давида, как в том амулете, что носила на шее Ясмина, а рыба, символ удачи. Кучинотта пробормотала молитвенную просьбу к Мадонне ди Трапани. Мими опять беспокойно заерзала. Она расплатилась, даже не поблагодарив синьору Кучинотту.

Покинув швейную мастерскую, она сказала:

– Теперь они могут сколько угодно пасть разевать, эти завистливые змеи!

Ясмина молчала, прижимая к себе Жоэль. Она сомневалась, достаточно ли сильна рука Фатимы, чтобы оградить дитя от уготованной судьбы. Но пока она жива, ее сердце будет для малышки надежным убежищем.

* * *