Piccola Сицилия

Оставь в покое Бога, он равнодушен. Но я тебя люблю.

Вместо этого Мориц ответил:

– Но Виктор вас любил.

И вот тут она будто окончательно очнулась и, стоя на ветру, под качающимся фонарем, пристально посмотрела на Морица. Ей стоило невероятного усилия принять эти слова, не отшвырнуть. И выдержать его взгляд, стоя перед ним почти голой. Ее грудь судорожно поднялась, опустилась, Ясмина боролась с собой, но сдалась и разрыдалась – потоком хлынули слезы, копившиеся в ней так давно, начиная с того дня, когда исчез Виктор, а то и раньше. Она спрятала лицо в ладонях. Мориц подошел к ней и обнял. Она не оттолкнула. Они стояли очень близко друг к другу, почти кожа к коже. И это было хорошо.

– Виктор хотел бы, чтобы вы были счастливы. Он бы сказал: живи своей жизнью.

– Но я не такая, как он. Я sfortunata.

– Нет, Ясмина, вы чудесная.

Она высвободилась и посмотрела на него:

– Вы меня не знаете, Мори́с. То, что папа́ взял меня из сиротского приюта, стало самым большим моим несчастьем. Я решила, что принадлежу к удачливым. Что имею право на счастье. Если бы я осталась в приюте, то не влюбилась бы в Виктора, не вбила бы в голову эту безумную мечту. Мне не надо было покидать приют, я не заслуживала счастья.

Мориц хотел ее снова обнять, показать ей, что это неправда. Но понял, что если тело ее он сможет удержать, то ее искалеченную душу – нет.

– Но в приют вам уже не вернуться. Никто никуда не может вернуться. Мы теперь здесь.

Она вытерла слезы.

– Знаю. Я поехала в Италию, чтобы больше не возвращаться. Чтобы быть с ним.

– Он умер, Ясмина.

– И что же мне теперь делать?

Мориц чувствовал, что у него есть только этот момент, чтобы ответить на ее вопрос, чтобы сказать все. Если он не сделает это прямо сейчас, приоткрывшаяся дверь снова захлопнется, а завтра они распрощаются на вокзале. Все кончится. Но если у всего случившегося и был смысл, то лежал он на поверхности, протяни руку и бери. В том, что возникло между ними, не было ничьего намерения, напротив, все произошло против их воли. И если в этом разрушенном мире где-то и есть Бог, то это Бог любви, ибо именно это Мориц чувствовал в тот миг – чистую любовь, беспримесную, без ложных надежд. А если нет никакого Бога, то и вовсе неважно, потому что единственная правда, какая теперь существовала для него, – жизнь во всей ее непостижимости.

– Останьтесь со мной, – сказал он.

Ясмина посмотрела ошеломленно.

– Вы и Жоэль. Мы просто будем вместе.

– Но…

– Никаких «но». Хотите выйти за меня замуж?

Она оцепенела. Он ждал ответа. Она начала дрожать. Потом отрицательно покачала головой.

– Мне очень жаль, Мори́с.

Она прошла мимо него, назад к пансиону. Мориц смотрел ей вслед. Вот все и решилось. Но он хотя бы не может упрекнуть себя в том, что продолжал таиться.

Когда он пришел в пансион, Ясмина сидела рядом с Альбертом на его кровати, Жоэль тихо плакала у нее на руках. Ясмина напевала песенку про Légionnaire.

– Что случилось? – спросил Альберт, глядя на Морица, стоявшего в дверях.

– Ничего.

Глава 51

Перед тем, как отправиться на вокзал, чтобы разъехаться в разные стороны, они дали телеграмму Мими. Телеграфистка будничным тоном зачитала текст, который Альберт протянул ей в окошечко.

– Скорбная весть. Точка. Виктор умер. Точка. Еще апреле. Точка. Несчастный случай море. Точка. Возвращаемся. Четырнадцать слов, верно, господин?

– Нет, – сказала Ясмина. – Я не вернусь.

– Что?

Ясмина смотрела на отца с вызовом.

– Прекрати! – воскликнул Альберт и повернулся к телеграфистке, ожидавшей ответа: – Да, возвращаемся. Во множественном числе.

Телеграфистка принялась печатать текст. Клац-клац-клац. Не хотелось представлять, как по ту сторону моря руки Мими, перепачканные в муке, вскрывают коричневый листок, как она читает эти скупые слова и как рушится ее мир – или то, что от него осталось. Не хотелось представлять, как она обвиняет Альберта в том, что он загнал Виктора в погибель, как проклинает Ясмину, что принесла в их дом несчастье. Не хотелось быть на ее месте.

* * *

Мориц с Жоэль ждали снаружи. Он купил у лоточника лимонное мороженое в вафельном стаканчике, и они по очереди лизали его. Он хотел насладиться каждой оставшейся минутой. Он плохо представлял себе, как будет жить без этой девочки. Можно заставить себя забыть женщину, но ребенка – никогда. Они смотрели на людей, которые шли в свои конторы и магазины, и впервые за долгое время Мориц радовался, что снова станет одним из них. Снова будет кем-то. Кем – Мориц пока не знал.

Происшедшее ночью вернуло ему, несмотря ни на что, ощущение, что он живой. В нем снова пульсировало что-то настоящее – ярость, печаль, любовь. И пусть любовь его была безответной, куда важнее, думал он, что сердце снова бьется, что он просто есть.

Когда Ясмина и Альберт вышли из почты, его вдруг окатило счастьем.

– До свидания, – сказал Мориц и протянул Ясмине руку.