Piccola Сицилия

В больнице, рассказал Альберт, военные конфисковали медикаменты, так что для местных почти ничего не осталось, а поставки из Европы и всегда-то были скудными. Морфий и амфетамин из немецких армейских запасов продавались на черном рынке в качестве наркотиков. Рассказывал Альберт и об ужасах, творящихся в городе: спекулянты выкупали у пострадавших от бомбежек семей их разрушенные дома – за мелочь, больше похожую на подаяние. Проституция добралась и до Piccola Сицилии, где солдаты вечерами напивались в барах. Владельцы пансионов сдавали комнаты в почасовую аренду, задирая цены в долларах или фунтах. Соседи закрывали на это глаза, а кто не хотел закрывать, того убеждали деньги или шантаж. По утрам никто ничего не видел. Но все судачили. Особенно если девушка с подбитым глазом под покровом темноты стучалась в дом к доктору Сарфати, чтобы не идти в больницу.

* * *

На следующий же день Альберт поехал на своем «ситроене» в порт. Десятки поденщиков ждали грузовики, которые увезли бы их в город на стройки. Восстанавливать разбомбленные дома. Не найдя никого из своего квартала, Альберт выбрал двух молодых, запуганных парней из деревни. Мусульмане, которым Морица представили как родственника из Италии. Вопросов арабы не задавали, сразу взялись за дело. Для соседей, которые время от времени заглядывали к ним, чтобы помочь или принести что-то из еды, Мориц просто был одним из рабочих – дальний родственник, поэтому ему и разрешили ночевать в доме. И он наконец обрел имя – Мори́с. Французское, как у большинства тунисских итальянцев. Он стал евреем с корнями из Восточной Европы – объяснение его светлой кожи. Альберт говорил, что сам парень родом из Триеста, и этого хватало. В этом не было ничего необычного. Многие евреи бежали через Средиземное море в освобожденную от нацистов Северную Африку. Мориц в основном молчал, но удивлялся, как легко сработала ложь. Сознание людей сродни комоду с выдвижными ящиками, думал он, тебя определяют в один из них и больше о тебе не думают. Люди ленивы, и мысли их ленивы тоже. А поскольку новые власти не доверяли итальянцам, а жандармы так и вовсе свирепствовали по отношению к ним, соседи держались друг за дружку и никого не выдавали.

Вечерами Мориц читал итальянские книги, какие удавалось найти. Даже если он понимал лишь половину из прочитанного, фантазия выстраивала вторую половину, чтение было для него своего рода головоломкой. Слова, которые он не мог связать с известными ему латинскими, он подчеркивал. На следующий завтрак или ужин прихватывал книгу и спрашивал значение слов. Мими улыбалась его немецкой дотошности, но получала большое удовольствие, обучая Морица произношению – lenzuole, fiordilatte, arcobaleno[55].

– Эти слова надо не произносить, а выпевать! – смеялась она.

Морицу нравилось звучание итальянского, язык определял взгляд на мир, отношение к жизни. Новый язык, думал он, словно дает тебе крылья, и ты взлетаешь, преображаешься в кого-то другого. В того, кто на самом деле всегда жил в тебе, но просто не знал, как вырваться наружу. Иногда другой язык не ведет нас в далекие края, а делает ближе к самим себе.

– А вы знаете, – сказал как-то Альберт за ужином, – сколько итальянских слов происходит из арабского? Вот, например, Una tazza di caffè con zucchero[56], здесь целых три арабских слова! Ат-тасс, аль-кахуа, ас-суккар! Кстати, на иврите звучит похоже – кавах, сукар. И французы тоже переняли это: Une tasse de café avec du sucre, voilà! А как будет по-немецки?

– Eine Tasse Kaffee mit Zucker.

Альберт только развел руками:

– И из-за таких мелких различий мы придумали разные языки? Quelle connerie![57]

– А вы кем себя считаете? – спросил Мориц. – Евреем, или итальянцем, или тунисцем?

Альберт взглянул на него серьезно, но и весело:

– Вот это очень немецкий вопрос.

– Почему?

– Вы используете «или». Мы предпочитаем «и».

Глава 27

Однажды вечером Мориц снял с вешалки костюм Виктора и надел. Ремень пришлось затянуть потуже, но в остальном костюм оказался впору. А к костюму черные полуботинки, итальянская кожа, – все изящнее и франтоватей, чем вещи, какие Мориц носил в Германии. В темноте, как он надеялся, он не будет бросаться в глаза. Он как раз собирался покинуть дом через черный ход, когда из кухни вышла Ясмина.

– Вам нельзя на улицу!

– Мне надо. Иначе я сойду с ума.

– Лучше сойти с ума, чем быть убитым.

– Не беспокойтесь, со мной ничего не случится.

– Виктор тоже так говорил.

Почему она удерживает его, спросил он себя, если она ему не доверяет? Ведь она должна бы радоваться, если его арестуют?

Голос Альберта спугнул обоих:

– Куда это вы собрались?

– Просто вдохнуть воздуха. Почувствовать себя нормальным.

– Это невозможно. Что вы будете делать, если патруль спросит ваши документы?

– Не знаю. Но…

К ним присоединилась Мими. Она была в ночной рубашке.

– Отведи его к месье Леви, – предложила она.