Пиф-паф

Боже, я хочу причинить боль Хаггерти. Он сильный, но нежный. Он напорист, но внимателен. Он — сладкая мечта и ужасный ночной кошмар в одном флаконе. Но у него есть то, что мне нужно: его пистолет. Мне нужно придумать, как успешно вырвать оружие у него из рук, тогда я смогу заставить его открыть дверь и позволить мне уйти. Хватит ли у меня смелости нажать на курок, если я возьму пистолет Хаггерти, а он или Бретт попытаются помешать мне уйти? Они оба большие парни. У меня достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что они смогли бы обуздать меня одним взмахом своих мускулистых рук. Даже Бретт с его продырявленный ногой смог бы удержать меня, не успею я и глазом моргнуть.

— Это был просто поцелуй. У меня не было выбора, ты ведь это знаешь, не так ли? — устало произносит Хаггерти ни с того ни с сего.

Он все еще не спит. Чёрт!

— Да.

— Ты в порядке?

— В порядке.

— Но ты не в порядке. Это понятно. Я вижу тебя, Миранда. — Он с легкостью переворачивает меня. Его глаза впиваются в мои. — Я вижу тебя.

— Правда? Но знаешь ли ты? Не думаю, что ты что-то знаешь обо мне или о женщинах в целом, — я ухмыляюсь.

Он смеется себе под нос:

— Это правда. Я действительно ничего не знаю о девушках. Вот, пожалуйста, еще кое-что, что я могу рассказать тебе о себе настоящем.

Я изо всех сил стараюсь не улыбаться, чтобы не рассмешить его. Сжимаю губы и говорю себе, какой свиньей он был, но это не срабатывает. Мои губы предают меня и растягиваются в улыбке.

— Она все еще может улыбаться, леди и джентльмены. — Он поднимает руку в воздух, как это делают, когда информируют аудиторию.

Здесь нет толпы зрителей, умник.

Я закатываю глаза, но продолжаю улыбаться, как глупая девчонка, которая чувствует лесть в присутствии мужчины, который заботится о ней настолько, что беспокоится о ее самочувствии.

Будь ты проклят, тупой рот.

— У тебя очень милая улыбка. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

— Да! Мой папа. Человек, который похоронит тебя, сынок, — это будут его слова, а не мои, как только я вернусь к своей реальной жизни.

Громкий смех Хаггерти заставляет меня рассмеяться в ответ.

Когда Хаггерти приходит в себя, он широко улыбается:

— Давай спать, хорошо?

— Да, хозяин. Как скажешь, повелитель.

— Эй, не будь такой.

— Какой?

— Миранда…

— Я спать.

— Хорошо.

Наша притворная любовь и ненастоящие объятия возобновляются в тот момент, когда я поворачиваюсь лицом к двери, на прежнее место. Вынужденные отношения, которые мы должны пережить, чтобы нам обоим не умереть, снова в полном разгаре. Совсем не так я представляла себе свои первые ночи, проведенные в одной постели с мужчиной. Но вот я здесь, и делаю это.

Хаггерти автоматически притягивает меня к себе, я оказываюсь спиной к нему, а затем он поднимает руку на этот раз выше — на мою талию, и его пистолет снова оказывается в поле моего зрения.

— Ты сегодня здесь здорово прибралась. Я хочу, чтобы ты знала, что я это заметил, и Бретт тоже. Надеюсь, от того, что здесь стало чище, ты почувствуешь себя здесь лучше и освоишься.

Он только что сказал, что ему пора спать, а теперь снова разговаривает.

— Ты не оставлял мне других дел, пока тебя не было, — пренебрежительно бормочу я.

— Что ж, ты молодец, малышка.

Пфф! Он такой надоедливый. Малышка. Я не малышка. Но, может быть, если я поговорю с Хаггерти, он расслабится, возможно, ослабит бдительность, и я смогу таким образом перехватить его пистолет, пока он бодрствует.

Я приняла решение.

— С Рэйвом все было в порядке? — говорю я. Это уже что-то.

— Хорошо.

Хм. Короткий ответ. Возможно, мне следует отойти от этой темы и поговорить о чем-нибудь более нормальном — о повседневной жизни.

— Ну, как прошел твой день? — Я поинтересуюсь им. Возможно, это сработает.

— Поверь мне, ты не захочешь знать, что я сегодня делал. — Он вздыхает.

— Наверное, тяжело заниматься тем, чем ты занимаешься?

— Это моя работа. По сути, единственное, в чем я хорош.

Единственное, в чем он хорош.

Не верю, что это правда, потому что он целуется, как рок-звезда, и обнимается, как плюшевый мишка. Он хорош и в других вещах.

— Когда ты решил стать детективом?

— Просто стал. — Он такой прямолинейный.

— Тебе не кажется трудным работать под прикрытием и выполнять такую опасную работу?

— Я спасаю людей. Это стоит того.

— Но эти женщины. Бедные, очень бедные женщины. — Я испытываю отвращение при мысли об их страданиях. Не хочу говорить о них или знать, что происходит, когда у них отнимают жизнь, но его оружие — полный контроль — моя свобода. Я должна сделать то, что необходимо.