Пифагор

Коснемся, наконец, вопроса о так называемых акусмах, неоднократно уже упоминавшихся выше. Как отмечается в современной научной литературе, "пожалуй, самым сложным" из круга вопросов о раннем пифагореизме "является тот, что связан с акусмами" ^{112}. Эти колоритные, а главное — весьма странные афоризмы-рекомендации, по которым, согласно античным авторам, Пифагор призывал последователей строить свою жизнь, в изобилии сохранены нам источниками.

Приведем несколько примеров: "Огонь ножом не разгребать; через весы не переступать; на хлебной мере не сидеть; сердце не есть; ношу помогать не наваливать, а сваливать; постель держать свернутой; изображения бога в перстне не носить; горшком на золе следа не оставлять; малым факелом сиденья не осушать; против солнца не мочиться; по неторным тропам не ходить; руку без разбора не подавать; ласточек под крышей не держать; кривокогтых не кормить; на обрезки ногтей и волос не наступать и не мочиться; нож держать острием от себя; переходя границу, не оборачиваться" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 17).

Что перед нами? Менее всего подобные сентенции похожи на изложение какого-то философского или даже теологического учения. Гораздо больше они напоминают некие правила житейской мудрости, причем изложенные в нарочито загадочной форме. Закономерно поэтому, что рано появились аллегорические толкования акусм, например:

"Огонь ножом не разгребать — значит, во владыках гнев и надменный дух не возбуждать. Через весы не переступать — значит, равенства и справедливости не преступать… Сердца не есть — не подтачивать душу заботами и страстями. Уходя на чужбину, не оборачиваться — расставаясь с жизнью, не жалеть о ней и не обольщаться ее усладами…" и т. п. (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 18). Но подобные интерпретации во многих случаях выглядят откровенно натянутыми. Тем более что между самими древними толкователями единства нет. Скажем, Порфирий предлагает несколько другие решения акусм, отличающиеся в тех или иных деталях:

""Через весы не шагай", то есть избегай алчности; "Огня ножом не вороши", то есть человека гневного и надменного резкими словами не задевай; "Венка не обрывай", то есть не нарушай законов, ибо законами венчается государство… "По торной дороге не ходи" — этим он велел следовать не мнениям толпы, а мнениям немногих понимающих…" (Порфирий. Жизнь Пифагора. 42). В последнем афоризме, как его приводит Порфирий, имеется, кстати, принципиальное отличие от того варианта, который мы встретили выше, у Диогена Лаэртского: там было, наоборот, сказано: "по неторным тропам не ходить". Какая версия верна? Кто знает!

Ямвлих, который цитирует еще ряд примеров акусм такого типа, замечает, что они "подражают мудрости семи мудрецов, живших раньше Пифагора" (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 18. 83). И действительно — в рассказах о Фалесе, Солоне, Хилоне и других представителях этой плеяды постоянно попадаются похожие по формулировкам изречения. А еще до них — у Гесиода, в "Трудах и днях" — этом кладезе "полезных советов", которым так любили пользоваться греки.

У Ямвлиха находим и пифагорейские акусмы совершенно иного облика, представляющие собой уже не предписания, а как бы определения. Говорим "как бы" потому, что они скорее не разъясняют определяемые предметы, а только сильнее запутывают.

""Что такое острова блаженных?" — "Солнце и луна". "Что такое прорицалище в Дельфах?" — "Тетрактида (четверица. — И. С.), то есть гармония, свойственная Сиренам"… "Что самое мудрое?" — "Число. Второе по достоинству — давать имена вещам"…" (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 18. 82).

Легко убедиться в том, что в акусмах данной разновидности налет таинственности, подчеркнутой "темноты" еще сильнее. Может ли вообще в них хоть что-нибудь понять непосвященный? Если с учетом того, что мы теперь узнали об акусмах, вернуться к затронутому выше вопросу о "математиках" и "акусматиках", появится некая непреодолимая сложность. Согласно основному преданию, "математики" были, так сказать, эзотериками, "ближним кругом", члены которого постигали учение Пифагора во всей его мистической целостности. А "акусматики" — это экзотерики, "внешний круг", которому перепадают лишь некие крохи священного учения в форме пресловутых акусм.

Не произошло ли тут какой-нибудь путаницы? Создается впечатление, что акусмы-то как раз и имеют отношение к эзотерическому, "тайному" учению. Они содержат в себе какие-то намеки, уловить суть которых невозможно для того, кто не посвящен в "знание для избранных". А потому вопрос приходится оставить открытым.

Культ "сверхчеловека"