Пифагор

Эвримен, на которого было возложено управление храмом Муз, остановился у домика Пифагора. Кифара, с игры на которой начиналось каждое утро Учителя, молчала. Переступив порог, юноша остановился. Пифагор сидел на ложе в дорожной хламиде. У его босых ног лежала котомка.

Поздоровавшись, Эвримен подумал: «Наверное, в Кротон?»

   — Сегодня я поднялся раньше, — проговорил Пифагор. — И вот беседую с ними.

Он пошевелил большими пальцами ног.

   — О чём же? — спросил юноша, словно такая беседа не показалась ему чем-то необычным.

   — Ты подумал — «в Кротон?». Да разве это дорога для моих ненасытных, жадных к странствиям ног? Вот уже восемь лет, как я их холю, словно бы заразился ленью от сибаритов. Они и загудели, как сдвоенный авлос, напоминая о давних моих посулах.

«О, как бы мне хотелось быть твоим спутником, — подумал Эвримен, — ибо, когда идёшь с тобою, не ощущаешь тяжести и словно бы летишь по воздуху».

   — Не преувеличивай, Эвримен, — откликнулся Пифагор, прочитав его мысли. — Усталость — физическое явление. Её не обмануть. Тот, кто пишет, обкатывает свои мысли на папирусе. Мысль незаписываемая не должна ни на что натыкаться. Я выхаживал свои акусмы. Они рождались под завывание ветра пустыни. Выкрикивая их, я выплёвывал вместе со словами песок. Разве бы я мог утверждать, что нет звука без движения, если бы провёл жизнь в неподвижности, размышляя о движении при мягком мерцании светильника? Да нет же! Вся моя жизнь была странствием. Слух мой был открыт звукам, издаваемым не только земными, но и небесными телами. Из горных долин, где, сталкиваясь, гудели ветры, однажды я поднялся к снежному безмолвию и услышал гармонию сфер. Когда светили с неба все пять планет, я понял смысл пентады. Сферичность Земли я познал своими боками.

   — Но... — проговорил Эвримен.

   — Да, ты прав, — продолжил Пифагор, вновь прочитав его мысли. — Да, тогда я был моложе, но я не мог покинуть учеников ни на один день. Всё лежало на мне одном. Теперь же занятия с акусматиками можете вести ты, Филарх и Хирам. Я уверен, что вы продолжите исследования. Мне же надо не только обойти этот полуостров, но и отойти от дел, в одиночестве собраться с мыслями и обдумать всё, что нам предстоит сделать... К тому же об этом населённом многими народами полуострове я знаю меньше, чем об Индии.

Повернув голову к подоконнику с горшками цветов, Пифагор вспомнил:

   — Не забудь о дорогих мне растениях. Они, как сибариты, любят тёплую воду. Да! Ещё напиши в Кархедон Ганнону, поблагодари его от моего имени за присланные дары и за приглашение посетить основанные им за Столпами Мелькарта поселения. Объясни, что я путешествую по Тиррении. Не забудь отправить письмо Анакреонту. Спроси, не надумал ли он побывать у своего друга Симонида в Сиракузах и не намерен ли попутно погостить у меня.

   — Хорошо, Учитель. Всё сделаю, — произнёс Эвримен. — А что сказать акусматикам?

   — Продолжайте занятия. Разъясни мои изречения. Проведите осенью очередной выпуск акусматиков. И дайте им выговориться. Не следует забывать, что за столько времени они не произнесли ни слова. Перемежайте их занятия трудом. Пусть обрезают ветки деревьев, вскапывают огород, рубят на зиму дрова. Усталость — лучшее средство от Эроса, торжество над которым равносильно победе в состязании. Но если кто, потерпев поражение, вознамерится посетить гетер, не препятствуй. Это лучше, чем портить друг друга. Но женщина да не вступит к нам, как в Олимпию!

   — Прослежу, — сказал Эвримен.

   — Отмечайте, как обычно, день ойкиста[70]. Пусть в этот день будут отомкнуты ворота нашего храма Муз. Но проследи, чтобы дальше ограды стадиона никто не заходил. Членов Совета пятисот можешь провести по библиотеке.

   — А как праздновать?

   — Как всегда, атлетический агон, а вопросы должны касаться богов и героев, особенно почитаемых эллинами, а также основателей Кротона и олимпиоников, и, конечно, Демокеда. Называя имена победителей, не указывай их родины. Отечество у всех одно — философия.

   — Кстати, — вставил Эвримен, — Каллифонт получил послание Демокеда: оказывается, царь царей отправился в поход на скифов, а его оставил в Сузах.

   — Каллифонта навести, — продолжал Пифагор после паузы. — Пусть напишет Демокеду, что полученные от него вавилонские таблички о чётных и нечётных числах мы используем в занятиях. И пусть спросит, нельзя ли отыскать в Сузах записей откровений Зороастра Спитамида, чтущего число семь.

   — Хорошо. Сделаю.

«Зимой в созвездии Льва появится хвостатая звезда. Весна будет неровная, с частыми заморозками», — подумал Пифагор, устремив на юношу взгляд.

Эвримен сжал ладони и медленно поднёс их к груди.

   — О боги! — горячо воскликнул он. — Впервые тебе удалось передать мне свою мысль! Я увидел лежащих на траве зябнувших птенцов и явственно услышал произнесённые тобою слова: «Подбери и выпусти в наш цветник!»

   — Да. Именно это я хотел тебе сказать. Во время заморозков надо спасать птиц.

Пифагор задумался.