Пифагор и его школа

Не случайно пифагорейский вопрос остается одним из самых запутанных и уж по крайней мере самым дискуссионным в истории раннегреческой науки и философии. Библиография работ по пифагореизму насчитывает сотни книг и статей, при этом, однако, трудно найти какой-либо факт, включая само историческое существование Пифагора, с которым согласились бы все высказывавшиеся по этому вопросу. Если же обратиться от фактов к их интерпретациям, то количество самых разнообразных и противоречивых точек зрения с трудом поддается учету.

Вместе с тем историю пифагорейского вопроса не следует представлять себе как «войну всех против всех» — при ближайшем рассмотрении в ней можно выделить несколько достаточно определенных направлений. Одни считают Пифагора основателем европейской научной традиции, другие — «шаманом», предводителем экстатических культов и тайных мистерий, третьи полагают, что он соединял в себе оба эти качества. Однако и внутри этих направлений точки зрения существенно разнятся. Трудно поэтому понять, что представлял собой Пифагор и созданная им школа, не уделив достаточного внимания научной полемике вокруг пифагореизма.

Пожалуй, один из главных пунктов этой полемики — время зарождения научных занятий пифагорейцев и их место в общей системе пифагореизма. В течение всего XIX в., когда наибольший интерес вызывала философия пифагорейцев, а не их наука, мало кто сомневался в том, что Пифагор и его ближайшие ученики занимались научными исследованиями. В этом легко убедиться, ознакомившись с историко-философскими сочинениями этого времени^{2}. Сходной была и позиция исследователей античной математики^{3}. Но на рубеже XIX–XX вв. вместе с ростом интереса к древнегреческой науке возникло критическое направление, приверженцы которого с разной степенью категоричности отрицали научный характер раннепифагорейской мысли^{4}.Эта точка зрения неоднократно высказывалась и в работах последних десятилетий, особенно активно ее развивает один из крупнейших исследователей пифагореизма В. Буркерт^{5}.

Известный историк науки Б. Л. ван дер Варден, автор последнего значительного труда о пифагорейцах^{6}, занимает несколько иную позицию. Он признает большие заслуги раннепифагорейской школы в математике, астрономии и физике, но упорно отказывается сделать это по отношению к самому Пифагору, которого рисует лишь памятливым учеником вавилонян, передавшим, к тому же не очень внятно, суть полученных им знаний своим последователям.

Нельзя сказать, чтобы это критическое направление безраздельно господствовало в истории изучения пифагореизма и раннегреческой науки в целом. Однако именно оно выдвигает в центр внимания исследователей вопросы, связанные с научной стороной пифагореизма. Наша книга также посвящена в основном пифагорейской науке, хотя и не только ей.

Обращение к тому времени, когда зарождались первые научные методы, понятия и теории, к людям, участвовавшим в становлении греческой науки, не нуждается в особом оправдании. Феномен науки раскрывается в ее истории, особенно в периоды быстрого роста или даже взлета научного знания. С этой точки зрения наибольшего внимания заслуживают два периода: VI–IV вв. до н. э., эпоха зарождения науки, и XVI–XVII I вв., время великой научной революции, сформировавшей науку Нового времени. Собственно говоря, сравнение этих периодов и дает пищу для многочисленных споров о месте и времени зарождения науки как таковой. Многие ученые полагают, что наука в современном смысле слова возникла лишь в Новое время^{7}. Тем самым деятельность греческих ученых лишается статуса научной. В рамках этой книги нет возможности, да и необходимости, детально входить в существо этих споров. Тем не менее следует изложить основные принципы, из которых мы исходим, — ведь иначе в вопросах, которым она посвящена, может остаться много неясного.

Относить возникновение науки к Новому времени было бы, на наш взгляд, сильным преувеличением. При самой высокой оценке этого периода нет оснований отказываться от традиционной точки зрения, связывающей появление науки с греческой цивилизацией.

Нельзя назвать ни одной научной отрасли — будь то математика, астрономия, механика, оптика, биология или медицина, — в которой ученые Нового времени не стояли бы на фундаменте, заложенном греками. Их отношение к греческой науке было различным: не было недостатка ни в слепом преклонении, ни в яростной критике. Но и в том и в другом случае укорененность их идей в научном наследии античности несомненна. Признавая эту преемственность, многие подчеркивают, что знания, полученные от греков, были во многом переосмыслены и включены в иную теоретическую систему^{8}. Однако отрицает ли это научный характер унаследованных знаний? Развиваясь, наука не может всегда и во всем оставаться равной самой себе, но и новые качества, приобретаемые ею в процессе развития не могут изменить ее сущность до неузнаваемости.