Пифагор и его школа

У Геродота мы находим сообщение о том, что греки узнали от вавилонян о гномоне, полисе и разделении дня на 12 частей (II, 109). Правда, сейчас принято считать, что греки восприняли разделение дня не у вавилонян, а у египтян, которые, знал и его еще во II тыс. до н. э. Есть и другая возможность: греки разделили день по аналогии с делением года на 12 месяцев, и в этом не обязательно видеть чье-либо влияние^{150}.

Гномон, о котором пишет Геродот — это солнечные часы, бывшие в ту пору одним из немногих астрономических инструментов. Гномон представлял собой простой стержень, перпендикулярный подставке с нанесенными на ней делениями. Задолго до греков гномон использовали и египтяне, и вавилоняне, поэтому трудно сказать, откуда и когда именно он пришел в Грецию. Нельзя исключать и возможность самостоятельного изобретения этого нехитрого инструмента. Согласно традиций, Анаксимандр первым установил гномон, указывающий дни, равноденствия и солнцестояния (12 А 1,4). Но наблюдения за солнечной, тенью велись еще до Анаксимандра. Об этом говорит, например, известная, задача Фалеса, об определении высоты пирамиды по длине ее тени, равно как и приписываемое ему сочинение «О солнцестоянии и равноденствии» (11 А 4).

Полос представлял собой более сложный вариант гномона, в котором тень указателя падала на вогнутую поверхность полусферы с нанесенными на нее концентрическими линиями, обозначавшими движение Солнца. Сама форма этого инструмента подразумевает сложившиеся представления о небесной сфере, которых у вавилонян не было^{151}.

Наконец, третий пример — это названия планет, зафиксированные впервые в платоновском «Тимее» (38 d) и в «Послезаконии» (986 е — 987 а). До этого у греков планеты не имели имен, за исключением Венеры, которую называли Утренней и Вечерней звездой. Поскольку Венера видна на небосклоне сразу же после захода Солнца, а затем перед его восходом, греки считали, что это две разных звезды, пока не отождествили их с одной Венерой. Новые названия планет — «звезда Гермеса, Афродиты, Ареса, Зевса и Кроноса, сохраняющиеся в своем латинском варианте по сей день, представляют собой полную аналогию вавилонским^{152}. Например, Афродите соответствовала богиня Иштар, Зевсу — главный вавилонский бог Мардук, и т. д. По сообщению ученика Платона Филиппа Опунтского, когда Платон был уже стариком, Академию посетил некий человек из Халдеи. Вполне вероятно, что он и объяснил вавилонские названия планет. Характерно, однако, что греки восприняли из Вавилона имена планет, но не их порядок, который никак не соотносился с реальным положением в пространстве.

Вот, собственно, и все, что достоверно известно о влиянии вавилонской астрономии в этот период. Впрочем, у Аристотеля есть еще одно свидетельство, породившее, немало споров. В трактате «О небе», говоря о покрытии Марса Луной, Аристотель добавляет: «То же сообщают и об остальных планетах египтяне и вавилоняне, которые ведут наблюдения уже давно, в течение очень многих лет, и от которых мы получили много надежных свидетельств о каждой из планет» (292 а 5). Египтяне здесь, как обычно, совершенно ни при чем — никаких наблюдений за планетами они не записывали. Вавилоняне действительно занимались этим, но как их сведения попали к Аристотелю?

Симпликий, комментировавший этот трактат, со ссылкой на Порфирия сообщает, что племянник Аристотеля Каллисфен, участвовавший в походе Александра Македонского, привез из Вавилона записи наблюдений за 31 000 лет (Simpl. II, 12). Число это, однако, совершенно фантастично, кроме того, мы знаем, что Каллисфен из похода не вернулся — он был убит по приказу Александра. Но даже если бы Аристотель знал, что полуденные им клинописные тексты содержат данные наблюдений за планетами, что бы он стал с ними делать? Ведь эти тексты, как правило, таблицы, лишенные всяких пояснений, имели ценность, только для того, кто знал аккадский язык и был знаком с методами вавилонской астрономии. Никаких следов использования этих текстов мы не находим ни у Аристотеля, ни у кого-либо из астрономов IV–III вв. до н. э. Реальный синтез греческих теорий с вавилонскими расчетами произошел лишь в середине II в. до н. э., когда греческая математическая астрономия, достигла уровня, при котором она могла их использовать, а сами эти данные были переведены на греческий язык кем-то из вавилонян.

Гипотезы и наблюдения