Пифия-2. В грязи и крови

Она подошла к нему, внимательно осмотрела дверь, потом подобрала с пола какой-то железный штырь и, вставив его в щель между створками, сдвинула одну из них в противоположную сторону.

– Ешки-матрешки! Так она вовнутрь открывается?! – удивился Гулливер. – А я гляжу: ручки нет. Думал, наружу.

Наружу дверь тоже когда-то открывалась – до тех пор, пока ее не придавило поваленным деревом. Все ветви и сучья жители Октябрьской давно срубили на дрова, а корявый узловатый ствол, видимо, оставили в качестве дополнительной защиты станционного вестибюля, а может, они его сюда и притащили. Произошло это не сегодня и даже не вчера. Тот, кто пользовался выходом, не мог не знать о дереве!

– Ты же уже выходил на поверхность этим путем? – насторожилась Гончая. – Значит, должен помнить.

Проводник говорил о себе, как об опытном сталкере, да и две химзы в комплекте с противогазами подтверждали его слова, но его поведение свидетельствовало об обратном.

– Я много где выходил, – пробурчал Гулливер. – Всего не запомнишь… Ты сюда болтать пришла?!

Девушка не ответила, и он расценил ее молчание как знак покорности.

– Давай за мной. И это… короче, гляди в оба.

За стенами вестибюля простиралось открытое пространство. Гончая так и не смогла понять, откуда свалилось лежащее перед входом дерево. В воздухе кружились оттаявшие прошлогодние листья. Порыв внезапно налетевшего ветра пробрал охотницу за головами до костей. Пока она ежилась, пытаясь согреться, Гулливер покрутил головой по сторонам и уверенно махнул рукой вдоль широкой улицы, в сторону виднеющейся вдалеке площади.

Гончая понятия не имела, как называются эти улица и площадь. Весь ее опыт немногочисленных вылазок на поверхность ограничивался другими районами Москвы. Да и кому в теперешнем мире нужны были прежние названия.

«Все здесь для нас чужое. И мы сами здесь чужие», – подумала печально девушка и поспешила за проводником, который уже ушел вперед.

Двигались по краю проезжей части, во всех направлениях забитой машинами, вернее, тем, что от них осталось. За двадцать послевоенных лет сталкеры с соседних станций сняли с автомобилей все ценное, что могло пригодиться в подземном хозяйстве, а остальное уничтожили дожди, зимняя стужа и ржавчина. Между остовами и под днищами разбитых машин еще можно было разглядеть осевшие, потемневшие сугробы, но на открытых участках дневное солнце растопило уже весь снег.

Сугробы, как и скелеты уничтоженных войной и временем автомобилей, Гончую не интересовали, другое дело – шныряющие между ними хищники. К счастью, пока никто из обитателей разрушенного города на глаза не попадался. Время от времени она поглядывала на фасады высящихся вдоль улицы зданий, но и там не наблюдалось никакого движения.

На стене одного из домов Гончая заметила широкую черную полосу застывшей смолы или загустевшей слизи, протянувшейся с пятого этажа до самой земли. Предположение о том, что кому-то из жителей метро понадобилось сварить несколько бочек смолы, а затем вылить ее из окон, девушка отвергла сразу.

Догнав Гулливера, она тронула его за плечо и указала на дом с потеками застывшей жижи.

– Что это?

– А я почем знаю? – огрызнулся тот. – Я тебе не этот… Как его?.. Не справочник! Ну, прилипла какая-то хрень и висит себе. Есть не просит – и ладно.

«Хорошо, если не просит», – подумала Гончая, не спуская глаз с покрытого «смолой» фасада. Несмотря на заверенья проводника, непонятное образование на стене не выглядело безобидным. Девушка решила, что по своей воле ни за что не приблизится к нему. Но вскоре здание с черной полосой осталось позади, и взорам путников открылась заросшая ползучим кустарником площадь со здоровенным памятником вождю одной из прошлых эпох посредине.

Вот здесь уже была жизнь. Уродливая и отвратительная, но жизнь. Прямо на макушке памятника расположилось пестрое пернатое существо размером с домашнюю курицу. В отличие от курицы у этой птички были большие выпученные глаза и необычайно широкий, загибающийся вниз зазубренный клюв. Точно такие же пернатые твари, общим числом не меньше десятка, скакали по веткам кустарника. Но тут существо на памятнике издало хриплый крик, отдаленно напоминающий кашель тяжелобольного человека, и вся стая, хлопая крыльями, унеслась в темнеющее московское небо.

– Фу, напугали, гады, – выругался Гулливер и погрозил вслед птицам кулаком.

– Кто это? – спросила Гончая, не особенно рассчитывая на ответ.

Проводник пожал плечами.

– Воробьи нынешние, а может, голуби. Тебе какая разница? Жрут все подряд, как крысы, могут и труп склевать, но на живых не нападают.

– На клестов похожи, – заметила Гончая, вспомнив загнутые клювы разлетевшихся птиц.

– На каких еще крестов? Где ты здесь кресты видала? – Обернулся к ней Гулливер. – Ты давай нормально гляди! А то кресты какие-то. Сейчас как вичухи налетят, а ты и не заметишь.

За такие слова сталкеры затоптали бы его на месте, чтобы не каркал. Гончая только презрительно усмехнулась.

– Веди уже, знаток.