PiHKAL

Когда я положила трубку, в моем сознании возникло лицо психиатра Адама Фишера, нашего любимого, похожего на доброго дедушку человека и мудреца. Я пошла в гостиную, где я могла устроиться на диване и воспользоваться пепельницей, и набрала его номер.

— Адам, — сказала я в трубку, — это Элис.

Он сказал «привет» своим теплым, улыбающимся голосом.

— Я в беде, и мне нужна помощь, — сказала я ему.

Я почувствовала, как он торопливо сосредоточился на другом конце провода, и услышала «рассказывай».

Я стала рассказывать, то и дело замолкая, чтобы проглотить подкатывавшие к горлу слезы.

Потом я подвела итог: «Я живу во вселенной, проникнутой каким-то холодным разумом, который за всем наблюдает и все запоминает и которому не свойственны никакие чувства. Очень может быть, что это и есть Бог, хотя на самом деле я так не считаю, но я не знаю, что это может быть в таком случае, потому что он повсюду и я не могу оторваться от него. Я решила, что не приму его. Я знаю, это звучит нелепо, но именно так я себя чувствую».

Я стиснула зубы, чтобы не задохнуться от подступивших слез, и продолжила: «Похоже, я способна лишь обдумывать то, что лезет мне в голову, и постоянно реветь этими глупыми слезами, а внутри кричать «НЕТ, НЕТ!» в ответ тому, кому на все наплевать. Черт возьми, я хочу выйти отсюда!» Я остановилась на секунду, чтобы откашляться.

Я услышала в трубке резкий и выразительный голос Адама:

— Во-первых, ты ничегошеньки не узнала о космосе. С чем бы ты ни столкнулось, оно находится не вне, а внутри тебя. Это ты, а не Бог и не вселенная. Начни разбираться с этим как с частью самой себя.

— О! — выдохнула я.

— Во-вторых, — продолжил Адам, — то, что с тобой происходит, — это процесс. Сейчас у тебя нет никакой возможности понять, что это такое и почему оно случилось с тобой. Ты и не пытайся это понять прямо сейчас. Тебе просто придется принять тот факт, что в тебе протекает какой-то процесс, который должен пройти в тебе. И единственная вещь, которую ты можешь сделать и которую ты должна сделать, — это пустить дело на самотек.

— Господи, Адам, — воскликнула я, — неужели я застряну здесь навечно?

— Нет, — ответил Адам потеплевшим голосом, — ты не останешься там навсегда. На самом деле могу тебя заверить, что ты выберешься оттуда к концу недели.

С короткой вспышкой изумления и восхищения я поняла, что он программирует меня — или мое подсознание — на восстановление к выходным. Меня затопила волна благодарности. Мысленно я ткнула локтем себе под ребра и подумала: «Слышишь, ты, слышишь, что он сказал? Выходи оттуда к концу недели!»

— Спасибо тебе огромное, Адам. Слушай, если я буду доверять себе настолько, что смогу сесть за руль, то могу ли я приехать к тебе и немного поговорить? Ты будешь дома пару следующих дней на случай, если я смогу вести машину и все такое?

Голос Адама стал совсем мягким, и я поняла, что он говорит более отчетливо и чуть медленнее, чем обычно, чтобы я услышала его, несмотря на свое замешательство и путаницу в голове: «Ты можешь мне звонить в любое время дня и ночи, а если меня не будет дома, оставь сообщение на автоответчике, и я перезвоню тебе, как только вернусь домой. А когда ты сможешь уверенно вести машину, приезжай ко мне и оставайся сколько захочешь. Я помогу тебе, — сказал он подчеркнуто, — я помогу тебе в любое время так же, как ты помогла бы мне».

Я поблагодарила Адама еще раз и положила трубку. Потом я положила голову на раскрытые ладони и долго рыдала.

Когда Шура пришел домой, он поцеловал меня и привлек к себе, затем окинул взглядом мое лицо и снова крепко обнял. Я знала, что он встревожен и что этому нельзя помочь — такая я уж была. Но что бы со мной ни происходило, с этим нужно было жить. Я сказала Шуре, что мысли так и кипят у меня в голове и что я не могу остановить этот поток. Поэтому я буду либо говорить ему, о чем думаю, либо изливать все это на бумаге, хотя образы и идеи стали настолько продолжительными и сложными, что было довольно трудно подолгу сосредоточиваться на них, чтобы записать. Еще я добавила, что, похоже, пересматриваю все аспекты человеческой жизни и опыта, но сильнее всего улавливаю мучительную, горестную и трагическую их сторону. И это становится настоящим бременем для меня.

Я пошла за Шурой в столовую, где он всегда складывал свои рабочие бумаги и почту. Я предложила ему почитать письма, пока я приготовлю обед. Это означало, что мне надо было вытащить из холодильника замороженное мясо и положить его в духовку. Давай не будем готовить ничего сложного, попросила я Шуру, будучи уверена, что он все поймет с учетом сложившейся ситуации.

Он ответил мне, что с удовольствием прогуляется куда-нибудь и съест чизбургер, если мне не хотелось сегодня готовить. Я заверила его, что могу приготовить обед из полуфабрикатов без всяких проблем. Я услышала в своем голосе тихий смешок. Мой голос звучал приятно и нормально.

Когда Шура закончил просматривать письма и счета, я села за стол и изложила ему краткую версию своих сегодняшних борений и передала содержание своего звонка Адаму.