PiHKAL

Ночью мы с Шурой занимались любовью. Секс успокоил нас обоих. Я не стала добиваться оргазма, потому что слишком устала. Я уверила Шуру в том, что его наслаждение доставило мне удовольствие, в котором я нуждалась, и поблагодарила его. Я не видела смысла в том, чтобы рассказывать ему, что мои гениталии по-прежнему ничего не чувствуют. Я убедила себя, что ощутила слабый ответ на ласки, что означало начало восстановления, и успокоилась на этом.

ЧЕТВЕРГ

Меня разбудил солнечный свет, льющийся сквозь шторы, которые совершенно не подходили для затемнения комнаты. Поэтому первое, что пришло мне в голову, была мысль о том, что, видит Бог, я должна заменить их портьерами и чем скорее, тем лучше. Я села на кровати и нашарила большим пальцем левой ноги выключатель одеяла с подогревом. Надев халат, я вспомнила, что мне снилось что-то счастливое и веселое, хотя я и не могла вспомнить, что конкретно.

Я уже дошла до двери, как тут меня осенило, что вчерашнее почти нормальное состояние исчезло и в действительности я вернулась на уровень плюс два.

Вчера мне просто дали выходной. Двадцатичетырехчасовой отдых. Чего я там просила — передышки? Именно это я и получила. Дерьмо — ДЕРЬМО!

Я оделась, почистила зубы и умылась горячей водой. С расческой в руке я повернулась к зеркалу и увидела в нем отражение женщины с густыми волнистыми волосами и понурым от обиды лицом.

Я решила не жаловаться Шуре хотя бы какое-то время. Разрезая на половинки грейпфрут на завтрак, я посмотрела на Шуру. Он сидел, отпивая кофе и читая газету. Внезапно я осознала, что открыта его сознанию и чувствам. Я очень отчетливо уловила интенсивную умственную деятельность (он всегда читал газету быстро, полностью сосредоточившись) и скрытый под ней поток чего-то такого, что я не смогла определить сразу. Мне потребовалась минута, чтобы понять, что это был спокойный, ровный поток раздражения.

Я подумала, с чего бы это Шуре раздражаться, но потом поняла, что это его обычное состояние по утрам; я просто впервые осознала это.

Я поставила тарелку с грейпфрутом на стол и, подождав, пока мы не закончим есть, осторожно заметила: «Между прочим, похоже, что сегодня утром во мне проснулись какие-то телепатические способности. Если я скажу тебе, что я уловила, ты мне скажешь, так это или нет?»

— Конечно! Давай-ка послушаем, — ответил Шура.

После того, как я поделилась с ним своими наблюдениями, подумав секунду, он сказал: «Да, очень похоже на то, что имеет место, когда я читаю газету, — сосредоточенное мышление и скрытое под ним хроническое раздражение. Должен сказать, что ты попала в точку!»

— А на что ты постоянно раздражаешься? — спросила я.

Шура опять помолчал для начала, а потом сказал: «Главным образом, на себя самого. На все, что я хочу сделать и не делаю». пожав плечами, он добавил: «Обычное дело, ты же понимаешь».

Я улыбнулась, думая о том, что, находясь в обычном состоянии, не добилась бы таких успехов.

На Шурином лице было написано ожидание объяснений.

Я сказала лишь следующее: «Кажется, я вернулась обратно туда, где была. Думаю, вчера был просто небольшой перерыв. Сейчас я начинаю чувствовать себя так, будто у меня уже большой стаж по нахождению в том месте».

Сегодня хотя бы слезы не лились, к моему облегчению. Я также заметила, что охватившее меня после утреннего подъема чувство предательства исчезло, а вместо него появилось сдержанное чувство юмора.

В четверг Шура тоже преподавал в университете, и, кроме того, сегодня у него был вечер в «Клубе Филинов». Он играл на альте в клубном оркестре, и я одобряла этот еженедельный ритуал хотя бы по той причине, что он поддерживал Шурины навыки игры на музыкальном инструменте. К моему сожалению, за долгие годы он постепенно перестал играть на пианино, потому что, как ответил он мне, когда я спросила его об этом, нужно было столько всего другого делать. Зато, пока он оставался членом «Клуба Филинов», его способностям к игре на альте ничего не угрожало.

Когда Шура должен был уходить, он спросил меня: «С тобой все будет в порядке? Или будет лучше, если я пропущу вечер в клубе и приеду домой после работы?»

Я повторила, что уже привыкла к этому состоянию и что он получит удовольствие от посещения клуба. Мы сошлись на том, что он позвонит мне после занятий — до того, как поедет в Сан-Франциско, чтобы удостовериться, что мне не требуется его помощь.

После того, как Шура ушел с папкой бумаг для занятий в одной руке и с футляром, где лежал его альт, в другой, я налила себе новую чашку кофе и уселась на диване, прихватив с собой сигареты.