Пиявки

Антон поставил чашку на стол, поднялся и подошёл к Элке сзади, положив руки на плечи. Эльвира замерла, желая остановить мгновенье.

– Девочка моя, скажи, может, тебе что-нибудь нужно? Чем я могу помочь? – Голос Савельева дрогнул. Это было так непохоже на него! Но Антон готов был оставаться таким, немного беспомощным, слишком уязвимым и, несомненно, влюблённым! А может быть, любящим?

– Знаешь, Антон, я, может быть, впервые в жизни почувствовала себя слабой, и мне не захотелось тут же взять себя в руки. Когда-то я не понимала свою мать, пыталась учить её жизни: женщина должна быть самодостаточной и самостоятельной. В общем, всего в жизни добиваться сама. А теперь я пасую перед предложенными жизнью обстоятельствами и делаю это с каким-то мазохистским удовольствием. Потому что знаю, что где-то рядом есть ты. Скажи, что ты сделал со мной? Неужели ты со всеми своими женщинами творил такое волшебство? – Высказав это плохо завуалированное признание в любви, Элка застыла, ловя глазами мятущийся взгляд Антона.

– Это ты сотворила со мной волшебство, моя маленькая колдунья. Прости меня, я не журналист и не умею играть словами. Но я боюсь признаться в собственной слабости, чтобы не разрушить иллюзию, которую ты создала для себя: иллюзию сильного, всемогущего человека. Могу пообещать тебе лишь одно: моя слабость никак не отразится на твоей судьбе. – Если бы только Савельев знал, как он ошибается в этот момент, он сдержал бы порыв откровения и промолчал. Но неумолимый разрушительный механизм был уже запущен, и Антон Павлович послушно вписался в схему этого механизма, став его «колёсиком и винтиком».

Карелина больше не сопротивлялась происходящему. Она опустила руки, дав упасть на пол полотенцу, когда такие желанные руки обняли её сзади, а ладони Савельева, до боли сжав её мгновенно напрягшуюся грудь, скользнули вниз, к животу, а потом – ещё ниже. Элка задохнулась от возбуждения: может быть, она неправа, может, ей придётся дорого заплатить за сегодняшнюю слабость, но отказать себе в попытке получить сиюминутное наслаждение она не смогла.

Женщина гибко развернулась в руках любовника и приникла к нему всем телом – обнажённым, в отличие от Савельева, одетого полностью и оттого, наверное, ещё более желанного. Антон порывисто срывал с себя тряпки, Эльвира, как могла, помогала ему, покрывая торопливыми поцелуями высвобождающиеся из плена одежды участки тела любимого мужчины, и оба готовы были взорваться от нахлынувших эмоций. И оба больше всего на свете желали в это мгновение обладать друг другом…

Вмешался телефонный звонок. Любовники непроизвольно вздрогнули и отшатнулись друг от друга, необъяснимая магия момента была безвозвратно утрачена, и Эльвира понуро завернулась в так небрежно обронённое полотенце, пока Савельев отвечал неизвестному собеседнику.

Разговор был явно деловым (причём не слишком приятным), брови Антона сошлись над переносицей и неумолимо отсекли малейшую возможность вернуться к началу пути друг в друга, прерванному так жестоко.

– Элечка, прости, ради бога, но у нас больше нет времени. Я даже не смогу отвезти тебя в больницу. Одевайся, не торопись, я пришлю тебе водителя, он отвезёт тебя в магазин и доставит к дочке. Прости, девочка, старого засранца, но иногда мне приходится и работать. – Грубое слово, произнесённое по отношению к себе, но с таким невыносимым накалом чувств, адресованных ей, неожиданно потрясло Карелину больше, чем все предыдущие ласки.

Испытывая неловкость, Савельев вновь облачался в только что снятую одежду, становясь далёким и недоступным. Почему-то Карелиной показалось, что это несостоявшееся свидание будет последним. Во всяком случае, таких чувств ни Антон, ни она, Элка, не испытают больше никогда. В чём-то она была близка к справедливости, – но только в чём-то. Господин Вечно Второй всё глубже погружался в то состояние, которое принято называть любовью.

Врачи укоризненно покачали бы головой: повышенное давление, нервное возбуждение и прочие признаки болезни, носящей название «любовь», были характерны для людей молодых и не боящихся за своё здоровье. Для Савельева впервые в жизни испытанное столь сильное чувство могло стать роковым. К кардиологам он, естественно, никогда не ходил, работал всегда на износ, не считаясь ни со временем, ни с самочувствием, а Карелину встретил в трудное для себя время.

По телефону он разговаривал с сыном, который сообщил ему о сумме, внесённой в долговую расписку. Теперь Антону Павловичу предстояло всерьёз задуматься о том, что делать дальше. Для начала надо было провести небольшое рабочее совещание и подтвердить готовность партнёров инвестировать десять миллионов евро в злополучный проект. Потом подробно расспросить Игоря, как он докатился до жизни такой, с кем беседовал, кто являлся счастливым обладателем бумаги с его скоропалительной подписью. И ещё – расставить все точки над «и» в отношениях с женой.