Пик

Папа впервые увидел меня, когда мне исполнилось три месяца. Тогда-то мама и сорвалась. Я был там же, пристегнутый в автокресле у подножия стены; наверное, я разглядывал луговых собачек*, которые сновали вокруг, и еще не понимал, что у меня есть папа и мама.

Папа с мамой пролезли, наверное, метров десять, без страховки. Для них, Скальных Крыс, это как для вас — прогуляться туда-сюда по парковке у магазина. И тут мама ошиблась: нашла рукой трещину в стене, перенесла вес, а камень возьми да и отщепись. Папа спустился к ней, наверное, секунд через пять после того, как она упала, и камень все еще был зажат у нее в руке.

Десять метров. В ее случае это означало перелом бедра и позвоночника.

Папа отменил все семинары, восхождения, съемки, всё-всё, и не отходил от мамы, пока врачи не собрали ее обратно по кусочкам. На это ушел целый год. Сначала инвалидная коляска, потом костыли, а потом просто палочка. Вот на стадии палочки папа и уехал, возвращаясь пару-другую раз в год на день-другой.

Маме потребовалось еще два года лечения, чтобы бросить трость — а с ней и скалолазание.

Папа впервые взял меня лазать, когда мне было пять. (Мы с папой сказали, что едем рыбачить, но ни удочки,

* Характерный для прерий Северной Америки зверек из отряда грызунов, похож на сурка.

ни резиновые сапоги маму не обманули.) За следующие два года я лазил с папой вместе от силы раза четыре, но между этими походами я несколько сотен раз залез на стену на нашем заднем дворе. Страховала меня, конечно, мама.

А там на пороге нашего дома появился Рольф — адвокат из Нью-Йорка, этакий рыцарь на белом коне. Они с мамой вместе росли в Небраске. Соседи. Рольф в нее влюбился еще в первом классе школы. Окончив школу, мама отправилась покорять стены, а Рольф — в Гарвард, изучать право.

Он приехал к нам ночью, в самую пургу. Мы сидели у печки, читали. (Телевизора у нас тогда еще не было.) В дверь постучали (ну, это мягко сказано; таран — и тот произвел бы поменьше шума), мы с мамой подпрыгнули, как ужаленные. От нашего дома до ближайшего города двадцать пять километров, и гости в десять вечера к нам не ходят (не считая папы, который никогда не предупреждает заранее, но зато никогда и не стучится).

Мама открыла, обнаружила на пороге Рольфа и поначалу не узнала его. Одет он был, прямо скажем, не по сезону: легкая куртка, шорты цвета хаки, теннисные туфли. Он дрожал, хотя старался этого не показывать — да что тут скроешь, когда слышен стук зубов. Голос у него тоже дрожал, хотя, я думаю, скорее от страха, чем от холода. Он не видел маму лет десять.

— Привет, Тери.

— Рольф?

— Ага, это, как его... мнэ-э-э-э... в общем, дорога скользкая, я угодил в кювет, примерно в миле отсюда. А машина прокатная. Хотел тебе позвонить, но вашего номера нет в телефонной книге.

— У нас нет телефона, только мобильный. Так проще... впрочем, не важно...

Она пригласила его войти, налила чашку горячего шоколада и выдала папину зимнюю одежду, которая была ему сильно велика.

Я пошел спать, поэтому не знаю, что там произошло той первой ночью и произошло ли что бы то ни было, но так или иначе Рольф стал у нас частым гостем. Так длилось несколько месяцев подряд. Он прилетал на выходные, когда только мог. Мама была рада его видеть, ей с ним было весело, а я был рад, что мама радуется, но за исключением этого никаких особенных чувств к Рольфу не испытывал. Хуже того — наверное, я еще и дулся: а чего это он ходит в наш садик, мешается в нашу отшельническую жизнь?

Однажды он повез нас в Нью-Йорк, и мне было жутко интересно в городе, но одновременно мне не понравилось, как там шумно и какие везде толпы. В конце этого двухнедельного отпуска мама и Рольф усадили меня за кухонный стол и объявили, что женятся.

— Ну и ладно, — сказал я, не понимая, что это на самом деле значит.

Вскоре я понял, что это значит следующее: мы продаем дом в Вайоминге и переезжаем в квартиру в Нью-Йорке. А также что папа больше не будет приезжать к нам в гости. А также что я буду ходить в Школу на Грин-стрит. А также что ближайшая стена, по которой я могу полазить, — это двухметровое посмешище в спортзале при клубе YMCA; если бы тамошние страховщики мне позволили, я бы забрался по ней ногами вверх с завязанными глазами без веревок. Как вы можете догадаться, теплоты в наши с Рольфом отношения все это не добавило.

Спасли ситуацию близнецы. А еще то, что мама подписала меня на дюжину журналов по скалолазанию. А в них была реклама летних скалолазных лагерей. Я долго ныл и нудил, и в итоге мама согласилась отправить меня в один такой лагерь. Ключевым моментом, думаю, стала фамилия его руководителя, маминого старого знакомого, еще одной бывшей Скальной Крысы.

После того первого раза мама разрешала мне ездить и в другие лагеря, если только я хорошо учился в школе.

Но постепенно длительные перерывы между лагерями стали мне надоедать. Я ходил по городу и глазел на небоскребы. Я говорил себе: ну смотри, давай придумаем план, как туда залезть, а лазать не будем. Ага, щас.