Пика

— Как тебе понравился «Марипоса-Манарке»? — Дина самоотверженно спасала сотоварища по нелегкой борьбе приобщения к местным традициям.

— Даже не подозревал, что бабочки могут гроздьями висеть на ветках.

— Меня поразила цифра: 1600 видов.

— А мне запомнилась байка, что названии страны это фраза «много бабочек» на каком-то местном наречии, услышанном одним из первых испанцев, попавших сюда с Колумбом.

Дина успевала ловко управляться с блюдом и поддерживать разговор:

— Забыла название бабочки, с размахом крыльев в 30 сантиметров. Помнишь, у нее рисунок на крыльях чем-то напоминал перышки совы?

— Тизания агриппина, — подсказал бывший зэк.

— Ну, ты даешь! Как запомнил?

— Понравилась…

— Все! Пусть меня оттащат от этого, — взмолилась Дина, с сожалением отодвигая огромную тарелку. — Иначе сегодня наш самолет не взлетит.

— Сегодня? — с какой-то безысходностью переспросил Пика.

— Ну, я так себя убедила, что это не ужин после шести по местному времени накануне, а сегодняшний завтрак по-гонконгски.

— Тогда кофе!

— Маньяк кофейный, — улыбнулась женщина с карими глазами. — Мы еще должны поговорить с Олли…

— Не жалко старика?

— Ну, ты же проведешь обряд, чтобы «черный рисунок» его пощадил.

— Признаться, я не уверен в этом. Откуда-то знаю, что так должно быть, но откуда…

— Когда научишься доверять своей интуиции, многое измениться неузнаваемо.

— Я понял. Назад пути нет.

Сава и Дина молча сидели в плетеных креслах на лоджии своего номера. Сквозь ночную прохладу прорывался стрекот цикад и крики каких-то птиц в лесу. Свеча в плошке на небольшом столике между ними выхватывала белый лист бумаги, по которому урывками метался карандаш. В появившемся контуре рисунка стал угадываться старик в шезлонге с сигарой. Его худощавый профиль и сгорбленная спина очень напоминали Олли. Старик задумчиво смотрел вдаль, о чем-то размышляя. Судя по пеплу от сигары, было понятно, что он сидит так достаточно давно. Скорее всего, его никто не тревожил, потому что тревожить было некому. Это читалось в том особом взгляде одиноких стариков, которые знают, что кроме старухи с косой они давно никому не интересны.

Как только этот взгляд четко проявился на рисунке, карандаш перестал совершать круговые движения по контуру. Любопытство подталкивало Дину приблизится и попытаться вникнуть в контакт, который явно состоялся, но она помнила сломанный по ее вине грифель, и замерла на своем месте.

В какой-то момент карандаш остановился, будто незримый разговор прервался. Пика на одном месте начал выводить жирную точку. Он едва заметно расширял ее, двигаясь то по часовой стрелке, то против, словно нащупывая утерянную в сумерках ниточку разговора. Дина осмелилась помочь бывшему художнику, и стала думать, что это ночные птицы кричат в лесу. Мол, они всегда кричат, и остерегаться их не стоит. Помогло ли это или нет, но вскоре карандаш вновь стал описывать меланхоличные круги по контуру рисунка. Ей опять стало казаться, что время замерло. Здесь замерло. И только потому, что оно побежало где-то в другом месте, а одновременно, там и тут, оно бежать не может.

С трудом оторвав свой взгляд от рисунка, Дина перевела его на Саву и обомлела. Бывший зэк не только был неподвижен и бледен. Он не дышал. Обычно какой-то взъерошенный и даже насмешливый над окружающими и собой, сейчас он походил на восковую статую. Похожую, но не живую. Она испугалась, что Пика останется в том непонятном мире, куда он нырял через портал своей картинки, оставляя здесь совершенно безжизненное тело. Вдруг название «черный рисунок» несет опасность обоим контактерам. Отчего-то эта мысль больно кольнула женское сердце. Карандаш тут же остановился и уже более не двигался. Очень медленно, словно протискиваясь через нечто, Сава облокотился о спинку плетеного кресла и начал сползать, как таящий снег на стекле. Это сравнение напомнило Дине далекую заснеженную Москву. Она сидит в холодном салоне своей машины, промерзшей за ночь, и ждет, пока двигатель и печка прогреют ледяной металл.

— Дворники только не включай, — прошептал Пика и едва улыбнулся краешком побелевших губ.

— Ну, наконец-то, — обрадовалась она, — а то страшно сидеть рядом.

— Я кричал? — насторожился бывший зэк.

— Нет. Ты себя, просто, со стороны не видел.

— И как?

— Прости, но при контакте ты больше на покойника похож.

— И долго это продолжается?

— А ты не чувствуешь? — удивилась женщина с карими глазами.

— Я там, а не здесь.

— Ну, я не знаю… Время не засекала, но думаю пару минут. Ты, ведь, совсем не дышал.

— Забавно, — Пика начал приходить в норму. — Значит, там время течет иначе, мы же разговаривали не торопясь. Он курил. Потом кто-то начал кричать на улице, Олли пошел посмотреть. Когда вернулся, мы продолжили. В целом, наверное, прошло около получаса.

— А кто закончил разговор?

— Он вдруг сказал, что ты всегда будешь помнить бабочку, которая однажды сядет мне на спину.

— Зачем? — вырвалось у Дины.

— Я тоже задал этот вопрос, а он так снисходительно посмотрел на меня, словно я забыл, сколько будет дважды два.

— Слушай, Сав, а откуда ты вообще узнал про «черный рисунок»?