Пикассо и его женщины

К сожалению, как очень верно отметил Вольтер, «гений не дает счастья». Ни самому гению, ни его близким. Более того, гениальность вовсе не исключает ни заблуждений ума, ни ослепления страстями. А вот гений и злодейство — это все-таки две вещи несовместимые…

Марине Пикассо пришлось очень много выстрадать, и все свои фобии она явно получила от дедушки. Он занял в ее жизни огромное место. Даже слишком…

Но став взрослой, она многое поняла, и вот ее конечный вердикт по поводу этого человека:

«Гений Пикассо.

Это словечко “гений”, которым упиваются “специалисты по Пикассо”, возмущает и раздражает меня. Как они могут позволять себе оценивать его творчество на безапелляционном и пышном жаргоне общества посвященных: “испанские переливы красных и огненных тонов”, “космические импульсы штриха”, “проблематика химеричности композиции”?.. Как посмели они присвоить себе право заточить Пикассо и его творчество в крепость, ключи от которой только в их руках?

Пикассо и гениальность… гениальность и Пикассо: два слова слились, чтобы придать содержательность буржуазным обедам.

“Пикассо — это сногсшибательно. Гений в чистом виде! Съешьте еще немного спаржи. Она с наших собственных огородов в Любероне”.

И разговоры у стойки бара.

“Гении… да, о гениях. Был бы я Пикассо, при том, сколько за это платят, я нарисовал бы одну картину и на том успокоился”.

Имя Пикассо — то имя, которое я ношу, стало чем-то вроде аббревиатуры. Его можно прочесть на витринах парфюмерных магазинов, ювелирных лавок, на пепельницах, галстуках, футболках…

Пикассо, этот запретный дедушка, которого я всегда видела в комнатных туфлях, старых шортах и дырявой майке на голое тело, этот испанец, бывший куда больше анархистом, нежели коммунистом, не мог даже представить себе, что настанет день, когда — вне всякой связи с его творчеством — его имя превратится в машину, делающую деньги.

После четырнадцати лет раздумий я отдаю себе отчет, до какой степени тот образ дедушки, что сложился в моей душе, был искаженным, далеким от действительности, ужасающим. Сквозь призму моего отца он был надменным скупердяем. Сквозь призму матери — бесчувственным извращенцем. Окончательно нас добила Жаклин со своим Монсеньором — в ее присутствии он казался жестоким богом ацтеков, любившим празднества с человеческими жертвоприношениями.