Пике в бессмертие

— Момент напряженный, — продолжаю сомневаться я. — А ну как и вправду обман? А если это немцы?

Но надо мной, вверху, с ревом носятся два наших истребителя. Это успокаивает, прибавляет уверенности. Навстречу белая ракета. Можно садиться. Я захожу на посадку. Задание нужно выполнить.

Штурмовик коснулся колесами бетона, пробежал по полосе. Я на ходу разворачиваюсь. Теперь, на всякий случай, готов для взлета. Через летное поле бегут люди. Это явно чехи, не немцы. И без оружия.

Посылаю красную ракету. Они останавливаются.

Поднимаю палец, даю понять, что подойти должен один.

Люди поняли. Переговорились. От группы отделяется худощавый высокий человек. Я сбавил газ, крикнул:

— Ты кто?

— Партизан! Чех! Партизан! — тыкал подошедший себя в грудь. — Брат! Брат!

Я спросил, как в городе?

— На Прага бош нету. Вси ушли. Вси бежали! — объяснил чех. — Мы советски брат. Приходи, вси приходи!

Про генерала Еременко он ничего не слыхал.

Чех дает знак, чтобы выключил мотор. Я не соглашаюсь. Представляюсь. Чех тоже называет имя, фамилию. Он командир партизанского подразделения. Объясняет, что стреляли по самолету какие-то немцы, из города. Их добивают, — объяснил он. — А аэродром заняли партизаны. Так что можно его использовать.

— Отдаем Вам, — сделал он приглашающий жест.

Говорить было не о чем. Задание выполнено. Я обещаю прилететь. Прощаюсь и взлетаю.

На обратном маршруте я теперь спокоен — есть возможность поглядеть вниз, на проплывающие подо мной фермы, городки. Горы, разделяющие Германию и Чехословакию, перелетаю, чуть ли не касаясь крыльями вершин. Навстречу, по перевалам, движутся колонны наших танков, с ними мотопехота.

А на аэродроме снова триумфальная встреча.

Потом обстоятельный доклад об увиденном, захваченном партизанами аэродроме, который можно и нужно занимать немедленно. Командование дает добро.

Комдив сообщает, что с телеграммой Еременко разобрались. Послал ее не генерал, а полковник Еременко, командир дивизии и его однофамилец. Бывали на войне и такие казусы.

Час на сборы и группа из двадцати четырех самолетов в воздухе. Веду ее я же. Приземляется группа на уже знакомом аэродроме без происшествий. Встречают летчиков как дорогих гостей.

— Обедать и отдыхать, — на ломаном русском распоряжается тот самый худощавый чех, командир отряда.

У нас с собой сухие пайки, но повар аэродромной столовой, огромный, толстый, в белом фартуке, ведет меня к холодильнику. Там туши жирного мяса, бутылки, бочка вина, разные закуски. Все немецкое и все страшно соблазнительное. Но у меня, как каждого командира, приказ: «На вражеской и оккупированной территории кормить людей трофейными, захваченными, купленными или же просто преподнесенными населением продуктами только с разрешения нашего врача!»

А где его взять, врача нашего?

Подсказывает тот самый чех, командир. Оказывается, неподалеку уже обосновалась наша танковая часть, там санбат.

Едем с ним на его машине. Танковая часть действительно недалеко. Но, завидев летчика, танкисты ухватили меня, не отпускают. Они празднуют освобождение Праги, хотя освобождена она еще не вся. Пришлось с ними посидеть.

Когда вернулись, летчики тоже праздновали, пили вино, закусывая жирным гуляшом, изготовленным поваром из мяса, для установления пригодности которого я привез врача. Вскоре и врач сидел за столом, уписывая за обе щеки гуляш. Ел и я, запивая отличным трофейным, из немецких складов, не то итальянским, не то французским вином.

Уже ночью сидел в скверике, у определенного летчикам дома с официанткой, не то чешкой не то венгеркой, удивительно похожей на теперь уже покойную Айнагуль. Мне даже казалось, что никакая она, моя Айнагуль, не покойная, а передо мной живая, со своими темными блестящими глазами, черными волнистыми волосами и до прозрачности нежными алыми губами. И руки у нее были такие же хрупкие, нежные и теплые, а голос грудной, проникновенный. Может быть, и впрямь не погибла Айнагуль, просто ее душа, вся ее суть сменили оболочку, вселились в эту девушку?! Наверно, потому и было с ней, с этой не то Владой, не то Баженой, так хорошо?

Жизнь продолжалась, молодость брала свое.

Утром всю нашу группу снова поднял приказ. Задание — помочь танкистам добивавшим никак не складывавшую оружие немецкую группировку.

И снова штурмовка, рвущиеся вокруг зенитные снаряды всех калибров, а под крыльями — вздыбленная бомбами, снарядами земля, горящие машины, танки, мечущиеся в панике солдаты пехоты.

Наконец, немцы, поняв всю бессмысленность сопротивления, подняли руки и сложили оружие.

На следующий день, поднявшись утром, летчики увидели праздничную ликующую Прагу. Пройдя больше ста километров за ночь, танковые соединения на рассвете вступили в столицу Чехословакии, теперь уже окончательно освободив от немецко-фашистских захватчиков. Люди в парадных праздничных одеждах вышли на улицу. Завидев нас, они обнимали, целовали, плакали от счастья.

— Наздар! Наздар! Победа! Нех жие руда армада! — кричали они приветствуя советских воинов.