Пике в бессмертие

Вокруг самолетов толпились чехи. Автоматчики охраны старались оттеснить их, но они прорывались к машинам. Немецкая же пропаганда убеждала их в том, что у русских никакой военной техники нет, что танки, самолеты — из фанеры, что в такой отсталой стране, где по улицам городов бродят медведи, не может быть никакой техники. И вот она, техника, налицо. И все-таки сомнения одолевали.

— Русь, она эта, — указывая на штурмовики, спрашивает кто-то, — это фанер?

— Русь — фанер, — поддакивает второй. Сержант-автоматчик не выдерживает, кивает чеху.

— Подойди, пощупай.

Чех подскакивает к самолету, размахнувшись, бьет кулаком по крылу. И отскакивает, размахивая ушибленной рукой, кричит: — Метал! Метал!

Утром над аэродромом пролетела пара американских истребителей. Заложив круг по всем правилам летного искусства, они приступили к выполнению фигур высшего пилотажа. Работали чисто, с большим мастерством. После них появилась четверка. Эти исполнили еще более сложную программу, показали высокий класс.

Оставаться равнодушными, к этой хвастливой демонстрации наши летчики-истребители не могли.

— Разрешите слетать, товарищ генерал, — обратился к только что прилетевшему комкору командир звена истребителей Шут.

Генерал было отказал, но летчики просили. Как же, было задето самолюбие.

Полетели тройкой. Возвратились через час.

— Полет завершен успешно, — доложил Шут. — Мы полетали маленько, поучили союзничков настоящему пилотажу, вообще, как работать...

Потом они рассказали, что это была за работа.

Над американским аэродромом прошли бреющим. Затем, серия фигур высшего пилотажа по одиночке, потом строем. Сделали боевой разворот, переворот и многие другие сложные фигуры. На прощание прошли над аэродромом на бреющем же. При этом командир звена летел вниз головой, кверху колесами. Все три самолета крыло в крыло.

После этого американцы уже не прилетали.

В тот же день чехи устроили для летчиков большой банкет. В просторной столовой много чехов военных и гражданских. Сидели за столами до позднего вечера. Поднимали тосты за победу. Пели русские и чешские песни, танцевали.

Утром штурмовики и истребители их сопровождения улетели на свой аэродром в Германии. Их место заняла другая авиационная часть.

Пролетая над гостеприимной Прагой, я покачал прощально крылом самолета. Это же сделали все штурмовики.

Однако и эти штурмовки Берлина, бои под Прагой оказались не последними. Несколько дней на аэродроме во Фюрнстервальде стояла тишина. Изредка ее нарушал шум мотора — это кто-то из механиков прогревал свою машину. Летчики слонялись по комнатам общежития или отирались около зачехленных самолетов, не находя, с непривычки к свободному времени, места. С завистью поглядывали они на еще сидевших в кабинах дежурных по первой готовности. Они все-таки при деле.

Сидел в кабине и я. Боевое дежурство несла моя эскадрилья.

После полудня на аэродром приехали гости, истребители соседнего полка. Их встретили, усадил за накрытые столы.

Дежурным экипажам стало обидно — там гуляют, а ты сиди в кабине.

День был на исходе. «Еще час, солнце зайдет и никаких тревог, и конец дежурству», — соображал я. Но время тянулось.

Появился механик. Хитро подмигнул, подсунулся к уху шепнул:

— Сегодня полетов уже не будет. Да и некуда лететь-то. А у меня бутылка. Давайте, командир, за победу! Такая радость, такая радость! Скоро домой! Эх, давайте, командир по глотку, — махнул он рукой.

— Нет, нет, — отмахнулся я. — Ты что, чокнулся?! Я же на боевом.

И действительно, предложить летчику выпить на боевом дежурстве в первой готовности! Да, неделю назад он бы только за такое предложение сам любого под трибунал отправил. Но это же неделю назад, в боевой обстановке, а теперь какое оно боевое, если война кончилась?! И вообще, какие теперь могут быть вылеты?

— А, черт с ним, — махнул я рукой. — Наливай!

Выпили по полному стакану. Механик налил по второму. И в этот момент, надо же было случиться такому, подбежал посыльный.

— Тревога!

Эскадрилья поднята в воздух. Задание штурмовать прорвавшуюся откуда-то в район подопечной пехотной дивизии, не сложившую оружия танковую группу немцев.

Штурмовики обрушились на немцев со всей силой своего огня. Не прикрытая ничем с воздуха танковая колонная остановилась, смешалась. Подбитые, горевшие машины перегородили дорогу остальным.

Подоспели новые группы самолетов, наши танки.

Я работал как обычно, даже с еще большим азартом, укладывая бомбы точно в цель, расстреливал танки из пушек, косил пулеметными очередями пехоту. Как всегда, четко командовал эскадрильей, руководил штурмовкой.

Израсходовав боезапас, вывел эскадрилью из боя, довел до аэродрома. А вот посадил самолет с трудом. Наверно, в бутылке механика был ром невероятной крепости, он и дал о себе знать. Чуть приземлившись, я тут же, прямо в кабине уснул.

Меня вытащили. Подошел командир полка. Глянул на своего подопечного и, сразу разобравшись в чем дело, отправил пьяного комэска домой.

Наутро, как положено, был разгон. Но война-то кончилась, не судить же провинившегося.