Пике в бессмертие

Готовиться было нетрудно. Все вызубрено в школах. Посидел над картами района боевых действий. Это было ново и интересно.

Зачет сдавал через два дня штурману же. На вопросы отвечал уверенно, без запинки, начертил карту района боевых действий, дал пояснения.

Штурман погонял по наставлениям, инструкциям. Заключил:

— Молодец. К полетам допускаю.

Возвратившиеся со штурмовок летчики были хмурые. Командир швырнул на нары шлем, планшет, плюхнулся на лавку. Сидел молча. Угрюмо молчали летчики. И сегодня не обошлось без потерь.

Вечером помянули товарища минутой молчания, выпили по глотку водки. Потом Пошевальников усадил меня рядом и подробно рассказал о сегодняшнем дне, о том, как под Торопцом погиб товарищ.

В просторном штабном блиндаже собрались все летчики. Командир полка майор Митрофанов давал новые боевые задания.

— Вторая эскадрилья — на штурмовку колонны мотопехоты, на шоссе. Атаковать артиллерию. Она вот тут, справа, здесь и здесь, — водил он пальцем по карте.

Летчики затем разошлись по самолетам. Остались новички. У них сегодня обстоятельное знакомство с аэродромом. Разместился он, растянулся взлетно-посадочными полосами в крепко скованной морозом низине. Самолеты выстроились у начала полосы, в правом углу между деревьями и замаскированными объектами. Неподалеку в пустом квадрате, плотно утоптанном снегом — «пилотская курилка» — здесь они сидели на скамейках и толклись, дежуря. В противоположной стороне летной полосы, в кустах — разбитый немецкий танк, с покосившейся башней, с полустертыми черно-белыми крестами на броне — цель для учебного бомбометания.

Сначала ознакомились с самолетами. Прозрачные лучи неяркого, затянутого морозной дымкой зимнего солнца высвечивали их четкие на чистом снежном — снег сыпал всю ночь — насте, темные силуэты. Я с восхищением оглядывал их, касался руками коротких, почти как у истребителя, но мощных крыльев — несущих плоскостей. За время короткого знакомства с «ИЛами» я не уставал восхищаться. Да и как было не восхищаться этими грозными машинами, несущими разрушение и смерть врагу?!

Я шел вдоль их ломаного строя, повторяя крепко засевшую в голове, еще в школах, характеристику «летающих танков». Так их успели окрестить в наших наземных войсках.

Знал я и то, что созданный в канун войны конструкторской группой Ильюшина, штурмовик — «ИЛ-2» с одетыми в броню мотором и кабиной летчика, сразу заявил о себе, как о принципиально новом боевом самолете, равного которому не имела ни одна армия мира.

Эвакуированные с фронта, находившиеся на излечении в госпиталях летчики, обязательно заходившие в летную школу, в запасной полк, с восторгом рассказывали об «Ильюшине».

— Машина зверь, — восклицал заявившийся из госпиталя, с рукой на перевязи, молодой летчик-фронтовик. — Вооружение и вправду как у крепости, скорость — до трехсот с лишним. А живучесть как у кошки: плоскости пробиты, изрешечены осколками, пулями, на лохмотьях держится.

Гитлер издал приказ, чтобы все находящиеся на месте танки, артиллерия и пулеметы — все должны быть нацелены и стрелять по появляющимся штурмовикам. Такие они у нас «Горбатые»! Их так называют на фронте, штурмовиков, за возвышавшуюся над фюзеляжем кабину.

Я смотрел на самолеты и не мог оторвать глаз.

На следующий день, с утра командир полка приказал новичкам тренироваться на «ПО-2» и «ЯК-12» несколько дней. Затем инспектор дивизии по технике пилотирования принял зачеты.

— Можно пускать на тренировочные полеты на боевом самолете, — заключил он.

— Полетишь? — просил меня Митрофанов.

— Хоть сейчас, товарищ майор.

— Без инструктора?

— Да.

— А самолет не разобьешь?

— Никак нет, не разобью.

— Ну, добро. Видишь, вон там стоит самолет? Иди, прими его у механика и прирули к старту.

Подошел к «Ильюшину». Весь-то он изрешеченный, весь в заплатках и латках. На стабилизаторе цифра тринадцать. Между прочим, забегая вперед, я должен отметить интересное совпадение. На тринадцатом я первый раз летал на боевое задание. На самолете с таким же номером я закончил войну, летал на Берлин и в Прагу. Чего после этого стоят разговоры о том, что «чертова дюжина» приносит несчастье?

Итак, подошел к самолету. Из кабины вылезает механик. Передаю приказ майора. Механик смеется.

— На нем никто не летает.

— Ничего, я полечу.

— А в бога веришь? Номер видал?

— Верю и в бога, и в черта.

— Смотри, сержант, его зенитки любят. Кто летит — тот новые дыры привозит.

— Ладно. От винта!

Мотор работает чисто. Молодец, механик! Значит, он не только подтрунивать умеет.

Подрулил. Командир полка приказал произвести разбег, но не взлетать. Исполнил.

— Один полет по кругу, — говорит Митрофанов и приказывает выложить «Т».

Взлетел, набрал высоту. Сердце поет. Еще бы, лечу на боевом самолете! Лечу на фронте! Лечу один! Точно рассчитал и сел на три точки у «Т». Даже сам удивился, как это здорово получилось. Смотрю, командир показывает: еще, мол, один полет. Повторил. Потом еще раз.

— Хватит на сегодня, — сказал Митрофанов, когда я в третий раз лихо произвел посадку.