Пикник на Лысой горе

— При чем тут это? — возмутилась Ингрида. — Мальчики еще очень молоды. И что за сравнения? У них нет и слава богу никогда не будет необходимости добывать себе хлеб физическим трудом.

— Я говорю не о физической работе, а о том, что они выросли изнеженными и избалованными людьми. Пропавшее поколение!

Тут супруги всерьез увлеклись спором и перешли на латышский. А Инна потихоньку выскользнула из комнаты. Ей еще нужно было найти Иду. Но долго искать ее не пришлось. Инна услышала ангельский голосок своей сестрицы.

— Тетя Ида, мне нужно серьезно с тобой поговорить.

Инна ускорила шаги и догнала Наташу с Идой, когда те расположились в бывшем кабинете Роланда Владимировича. Какое-то время все трое молчали.

— Тетя Ида, — сказала Наташа, — полиции известно, что ты сидела в тюрьме.

Наташина тетка вздрогнула всем телом и побледнела.

— Боже мой! — простонала она. — Я так и знала, что рано или поздно правда выплывет на свет.

— Так это и в самом деле правда? — удивилась Инна.

Ида с подавленным видом кивнула. А Инна все еще не могла поверить. Уж кто-кто, а Ида никак не походила на уголовницу. Более мягкое и нежное существо трудно было себе вообразить.

— А как это случилось? — спросила Инна. — То есть, если вам не хочется об этом вспоминать…

— Ладно уж! — вздохнула Ида. — Какая разница. Полиция все равно начнет задавать вопросы. Так с вами хоть потренируюсь. Это случилось давно. Я тогда еще была совсем ребенком. Своих родителей я потеряла в войну. Они были евреями. Ну, вы понимаете, что это значило во время войны. Я уцелела чудом. Выросла в интернате в Риге. В живых из родни у меня осталась лишь одна старенькая бабушка. Очень старенькая.

Она жила в Риге и была единственным родным мне человеком. Понимаете? Никого, кроме нее, у меня не было. То есть вообще-то все остальные евреи тоже были моими братьями и сестрами по крови, но что-то они не слишком торопились об этом вспомнить. Заботилась и любила меня одна бабушка. Пенсия у нее была крохотная, и она подрабатывала где только могла. Все деньги моя семья потеряла в войну. Бабушка рассказывала, что у моего отца был друг, которому тот доверял, а после смерти отца он присвоил себе все его деньги. Так что вели мы с бабушкой нищенское существование. Всю неделю я жила в интернате, а на выходные бабушка брала меня к себе. У нее была крохотная каморка в одном из домов в Старой Риге.

— И что? — перебила ее Наташа, чувствуя, что ее тетка снова отходит от темы. — Как ты все же попала в тюрьму?

— Вообще-то, если бы не интернат, я бы в тюрьме и не оказалась, — сказала Ида. — Но поймите, я была всего лишь молодой и некрасивой девчонкой, жаждущей популярности любой ценой. Компания у меня была не слишком подходящая по тем временам — никаких там активистов и комсомольцев. Мы с друзьями весело проводили время после уроков. Однажды пошли шататься по улицам, и я на спор выкрала из магазинчика горсть леденцов. Продавец увидел, погнался за нашей компанией. Такое уж было мое везение, что из всех шалунов поймал он именно меня. Так я первый раз оказалась в полиции.

— Но вас ведь, наверное, отпустили, — сказала Инна.

— Да, но дело все равно завели, а из интерната перевели в другой, где режим был более строгим.

— А второй раз? — настырничала Наташа.

— Я к этому и веду, — сердито сказала Ида. — Не перебивай старших, сделай милость. Я начинаю думать, что Ингрида права. Твои манеры, Наташа, далеки от идеальных.

Против ожидания Наташа не обиделась. Слишком велико было желание узнать тайну Иды.

— А потом моя бабушка заболела. К тому времени я уже закончила школу и работала в одной аптеке помощником фармацевта, — сказала Ида. — Еще в школе я окончила курсы фармацевтов. Я мечтала поступить в медицинский институт. Но жизнь распорядилась иначе. Бабушка заболела. Ей потребовалось дорогостоящее лечение, и в частности лекарство, которое у нас в аптеке было, но его мы с бабушкой не могли купить.

— Раньше все лекарства стоили копейки, — сказала Инна. — Мне мама рассказывала.

— Конечно, какой-нибудь папаверин копейки и стоил, — сказала Ида. — Но для бабушки нужно было импортное лекарство, которое стоило по тем временам бешеные деньги. Курс длился несколько месяцев.

Мы все же наскребли на это лекарство. Продали все остатки былой роскоши. Но ничего не помогало. Бабушка умирала.

— А операция? — спросила Инна. — Хирургия тогда вообще бесплатная была. Для всех.

— Конечно. Мы пошли и на это, — сказала Ида. — Но врач в больнице потихоньку отвел меня в сторону и сказал, что моей бабушке не выкарабкаться. После операции снова нужен был препарат, чтобы появилась хотя бы надежда. Дорогое импортное лекарство и, самое обидное, имеющееся у нас в аптеке. Я готова была локти себе кусать. Продать мне было уже нечего — в доме не осталось ничего ценного. Занять на работе я не могла — и так была сплошь в долгах. Если бы я могла продать себя, то продала бы, не задумываясь.

Я была молоденькой, хоть и не слишком хорошенькой, но, во-первых, проституции тогда не было и в помине, а во-вторых, я не знала, кому себя предложить.