Пикник на обочине

Но он уже опять смотрит на меня оловянными глазами и знай себе листает папку. Сержант, значит, пришел с делом номер сто пятьдесят.

— Хорошо, Шухарт, — говорит капитан Вилли Херцог, по прозвищу Боров. — Это все, что я хотел узнать. Можете идти.

Ну. я пошел в раздевалку, надел спецовку, закурил, а сам все думаю: откуда же это звон идет? Думал-думал, ничего не придумал и решил наплевать. Последний раз я в Зону ночью ходил три месяца назад, уже почти весь хабар сбыл и деньги почти все растратил. С поличным не поймали, а теперь хрен меня возьмешь, я скользкий. Но когда уже по лестнице в лабораторию поднимался, меня вдруг осенило; и только я Кирилла увидел, как сразу ему сказал:

— Что же это ты, — говорю, — треплешься? Не понимаешь, что ли, чем это для меня пахнет?

Он нахмурился и весь напрягся. Сразу видно: ни черта не понимает, о чем речь идет.

— Что случилось? — говорит. — О чем ты?

— Ты кому о гараже говорил?

— О гараже? Никому. А что?

— Да так, ничего, — говорю. — Какие будут распоряжения?

— Пойдем, прикинем маршрут, — говорит он.

— Какой маршрут?

Тут он, конечно, на меня вылупил глаза.

— То есть как — какой? Маршрут по Зоне.

— А что, — говорю, — в Зону сегодня идем разве?

Тут он. видно, что-то сообразил. Взял меня за локоть, отвел к себе в кабинетик, усадил за свой стол, а сам примостился рядом на подоконнике. Закурили. Молчим. Потом он осторожно так спрашивает:

— Что-нибудь случилось. Рэд?

— Нет, — говорю, — ничего не случилось. Вчера в покер двадцать монет продул этому… Дику. Здорово играет, шельма. У меня, понимаешь, на руках «стрит»…

— Подожди, — говорит он. — Ты что, раздумал?

Ну, у меня терпенье лопнуло. Не могу я с ним в такие игрушки играть.

— Да, — говорю, — раздумал. Трепло ты, — говорю. — Звонарь. Я тебе как человеку сказал, а ты раззвонился на весь город, уже до безопасности дошло… — Он на меня рукой замахал, но я все-таки закончил: — Я на таких условиях тебе не работник. Так и запомни, хотя вряд ли я тебе теперь когда-нибудь что-нибудь еще скажу.

Выразил я ему все это и замолчал. Опять у него несчастный вид сделался, и опять у него глаза стали, как у больной суки. Передохнул он этак судорожно, закурил новую сигарету от окурка старой и говорит мне тихо:

— Хочешь верь, Рэд. хочешь не верь, а я никому ни слова не говорил.

— Ну, не говорил — и хорошо.

— Я даже Тендеру еще ничего не говорил. Пропуск на него выписал, а самого даже не спросил, пойдет он или нет.

Я молчу, курю. Как он не понимает, что нельзя мне теперь идти? Опасно. Неважно, кто назвонил. Может быть, даже и не он, хотя если не он, то кто, спрашивается? Никакой сталкер, если он со всем не свихнулся, на пушечный выстрел к Зоне не подойдет, когда знает, что за ним следят. Мне сейчас в самый темный угол залезть надо. Какая, мол, Зона? Я туда, мол, и по пропускам-то не хожу который месяц…

— Слушай, Рэд. — говорит вдруг он. — А может быть, тебя совсем не из-за этого гаража на заметку взяли. Мало что у тебя было раньше!

— Какая мне разница. — говорю.

— Но я же не звонил. Этому ты веришь?

— Верю, — соврал я, чтобы его успокоить.

Но он не успокоился. Соскочил с подоконника, прошелся по своему кабинетику взад-вперед, а сам бормочет расстроенно:

— Нет, брат, не веришь ты мне. А почему, собственно, не веришь? Зря ты мне не веришь.

Он, значит, но кабинетику бегает, а я сижу, дым пускаю и помалкиваю. Жалко мне его, конечно, и обидно, что так по-дурацки получилось. А кто виноват? А сам я и виноват. Кто меня за язык тянул? Поманил дитятю пряником, а пряник-то в заначке, и доставать его нельзя… Тут он перестает бегать, останавливается около меня и, глядя куда-то вбок, неловко спрашивает:

— Слушай, Рэд, спрашивает, — а сколько она может стоить — полная «пустышка»?

Я сначала его не понял, подумал сначала, что он у меня купить хочет, а денег у него, конечно, нет, откуда у него деньги, у иностранного специалиста, да еще русского? А потом меня словно обожгло: что же это он, сука, он что, думает, что я из-за зелененьких эту бодягу развел? Ах ты, думаю, стервец, за кого ты меня принимаешь? А с другой стороны, как ему это не подумать? Ведь что такое сталкер? Сталкер — он сталкер и есть, ему бы только зелененьких побольше, он за зелененькие жизнью торгует. Вчера, значит, удочку забросил, а сегодня приманку вожу, цену набиваю. У меня даже язык отнялся от таких мыслей. А он вдруг ладонью о ладонь хлопнул, руки потер и бодрячком этаким объявляет:

— Ну, что ж, нет так нет. Я тебя понимаю, Рэд, и осуждать не могу. Пойду сам. Авось обойдется, не в первый раз…

Расстелил на подоконнике карту, уперся руками, сгорбился над ней, и вся его бодрость прямо-таки на глазах испарилась. Слышу — бормочет:

— Сто двадцать метров… Даже сто двадцать два… И что там еще в самом гараже… Нет, не возьму я Тендера. Как ты думаешь, Рэд, может, не стоит Тендера брать? Все-таки у него двое детей…

— Одного тебя не выпустят, — говорю я.