Пикник парикмахеров

Но управляющий — хороший человек, а хорошие люди только те, кого можно подкупить. В конце концов он сунул голову под стол. Я торжественно пообещал провести его на балкон к моей тете. Сам я в квартире тети никогда не бывал. Во-первых, в нашей семье никто из принципа не носил банных халатов. Во-вторых, я и так проводил весь день на свежем воздухе и потому никогда на тетин балкон не ходил. Совсем бесплатно, сказал я и увидел, как загорелись глаза управляющего, можешь зайти и на балкон, и к тете, все твое.

Было воскресное утро, когда я привел управляющего в квартиру тети. На голове у нее были бигуди, пеньюар с голубыми и желтыми звездами обтягивал ее тело, глаза управляющего повлажнели, не теряя ни минуты, он швырнул тетю на диванчик рядом с нетопленой печью и принялся ее греть, греть. Я слышал ее крики ДА НУ НЕТ ЖЕ, когда, накинув красный шелковый халат, открыл дверь, вышел на балкон, потянулся, сверкнув зубами, улыбнулся и выкрикнул: ДОБРОЕ УТРО, ДЕНЬ ЧУДЕСНЫЙ, ЧТО ПРИНЕСЕШЬ ТЫ МНЕ СЕГОДНЯ?

Перегнувшись через перила, я увидел, что внизу уже собралась большая толпа. Мать подавала мне какие-то непонятные знаки и махала связкой подтяжек, которые, должно быть, только что приобрела, в то время как отец грубо тянул ее сзади за волосы. Я узнал своего брата, который жестами показывал мне, сейчас же уйди с балкона. Видел сестер, которые беспрестанно шевелили губами и посылали мне воздушные поцелуи. Я тоже стал посылать им воздушные поцелуи. Я сильнее перегнулся через перила, чтобы расслышать их слова, и рухнул вниз.

Полет был короткий. Я упал на мостовую, не причинив особого вреда собравшимся внизу. Тетя вприпрыжку сбежала по ступенькам, с всклокоченными волосами, с резинкой в руках, и несколькими ловкими движениями зашнуровала меня в пакет. Отец пошел за бутылкой шнапса, мать пометалась немного, заламывая в отчаянии руки. Когда они положили меня в ящик и запели, я не без удивления отметил, что брат, несмотря на долгое отсутствие, помнит песню.

ПАЛОМНИКИ

Когда мой отец, который происходит из семьи заурядных актеров и на дух не выносит всякие переряживания с тех самых пор, как ребенком был вынужден представлять на грязных захолустных подмостках обезьянок, маленьких индейцев и попугаев, отчего у него до сих пор звенит в ушах злорадный смех публики, — итак, когда однажды в дождливое воскресенье после обеда отец застал мою мать за тем, как она, уединившись в ванной комнате, тайком и с явным удовольствием примеряла один за другим разноцветные парики, он не мог не подвергнуть ее страшному наказанию. Орущую, прижимающую к ушам огненно-рыжий парик, он выволок ее из ванной и хлестал ремнем, пока она не повинилась и не созналась, где прячет костюмы.

Возможно, отец простил бы ее, не обнаружь он среди аккуратно уложенных в чемодан костюмов великое множество бутылочек со шнапсом, после чего всякое снисхождение было немыслимо. Подтащив мою мать к алтарю на первом этаже, он заставил ее стать на колени и покаяться; она же, не имея ни малейшего таланта к молитве, принялась так неудержимо хохотать, что отцу не оставалось ничего иного, как раз и навсегда выгнать ее из дома.

С того дня я находилась под строгим надзором моей двоюродной бабушки. Она гладила мне рубашки, носовые платки и трусы.

Без матери в доме воцарилась такая тишина, что меня стали мучить приступы удушья, начинавшиеся всегда безобидно с легкого першения в горле во время предписанной отцом утренней молитвы и нараставшие с каждой новой молитвой до пугающего кома в груди, так что последние четыре «Отче наш» сопровождались хрипами и свистом и отец, хмуро вытерев мне лоб большим белым платком, позволял бабушке отвести меня в комнату, где я обычно падала в обморок и лишь спустя несколько часов в лихорадке приходила в себя.

Короче говоря, расставаться с жизнью я привыкла с малолетства, но меня огорчало, что я могу умереть, не повидав мать, а потому я изо всех сил принялась о ней грезить. Особенно часто она являлась мне с широкой улыбкой на лице и с огненно-рыжим париком на голове, потому что настоящего цвета ее волос я не помнила. В нашем доме нет портретов на стенах.

И снилась мне она так часто и ярко, что однажды утром я сама проснулась с совершенно рыжими волосами. Бабушка в ужасе закрыла руками свое желтое лицо, потом потащила меня в ванную и несколько часов поливала мне волосы горячей водой из-под крана. Поняв, что толку не будет, бабушка повязала мне голову светло-зеленым платком и велела сказать отцу, это, мол, холодный компресс от приступов лихорадки.