– Итак?.. Стой ровно, когда отвечаешь мне, и, пожалуйста, выпрями плечи. Иначе так и останешься сутулой. Ну что, выучила стихи?
– Все без толку, миссис Эпплъярд. Я не могу их запомнить.
– То есть как не можешь? Ты сидишь здесь с учебником с самого обеда.
– Я пыталась, – сказала девочка, прикрывая глаза рукой. – Но они такие глупые. Если бы там был хоть какой-то смысл, я бы выучила.
– Смысл? Ах ты маленькая невежда! Вероятно, ты не в курсе, что миссис Фелиция Хеманс считается одной из лучших поэтесс Англии.
Сара нахмурила брови, сомневаясь в гениальности миссис Хеманс. Трудный, своевольный ребенок.
– Я знаю наизусть другое стихотворение. Там очень много строф, намного больше, чем в «Гесперусе»[8]. Может, лучше расскажу его?
– Хм-м… Как оно называется?
– «Ода святому Валентину». – На мгновение маленькое заостренное личико прояснилось и стало почти симпатичным.
– Я с ним не знакома, – настороженно ответила директриса. (В ее положении лишняя осторожность не вредила; многие цитаты оказывались из Теннисона или Шекспира.) – Где ты нашла эту… эту оду, Сара?
– Я сама ее написала.
–
– Говорю же, я не запомню эту чепуху, даже если просижу тут целую неделю.
– Тогда старайся лучше, – ответила директриса, подавая учебник девочке. Внешне она оставалась спокойной и действовала разумно, однако внутри была полна отвращения к угрюмому ребенку с поджатыми губами. – Я оставлю тебя, Сара, а через полчаса пришлю сюда мисс Ламли. Если ты не прочитаешь произведение наизусть, боюсь, мне придется отправить тебя в постель и оставить без ужина, к которому девочки вернутся после пикника.
Дверь кабинета закрылась, ключ повернулся в замке, и ненавистная фигура исчезла.
А у Висячей скалы Мадемуазель и Миранда, наверное, сидят под деревом и разливают чай… Опустив тяжелую голову на заляпанную чернилами крышку парты, Сара расплакалась от злости.
– Ненавижу ее… Ненавижу… Ох, Берти, Берти, где же ты? Господи, где ты? Если ты действительно наблюдаешь за нами с небес, почему ты не заберешь меня отсюда? Миранда говорит, нельзя ненавидеть людей, даже если они плохие. Но я ничего не могу с собой поделать, дорогая Миранда… Ненавижу ее! Ненавижу! – Книга со стихотворениями миссис Хеманс полетела в сторону запертой двери.
Закат позади школьной башенки сиял неестественно розовыми и оранжевыми тонами. Миссис Эпплъярд плотно поужинала в своем кабинете: холодная курица, жирный сыр стилтон и шоколадный мусс. Кормили в колледже прекрасно. Сару отправили в постель с тарелкой холодной баранины и стаканом молока. Она проплакалась, но так и не признала своей вины. На освещенной лампами кухне повариха играла с горничными в карты за потертым деревянным столом; все сидели в чепчиках и фартуках в ожидании скорого возвращения девочек с пикника.
Сгущалась тьма. В высоком пустом доме в кои-то веки стало тихо, его наполнили тени, хотя Минни и зажгла лампы на лестнице из кедрового дерева, где Венера, положив руку на мраморный живот, смотрела в окно на свою тезку, склонившуюся над полумраком газонов. Начало девятого… Миссис Эпплъярд раскладывала пасьянс у себя в кабинете, прислушиваясь к звукам с улицы – не слышно ли скрипа гравия под колесами повозки. Пожалуй, стоит пригласить мистера Хасси выпить; после того, как в колледже обедал епископ из Бендиго, в графине оставалось еще достаточно бренди.
За годы службы мистер Хасси показал себя таким пунктуальным и надежным работником, что когда напольные часы на лестнице пробили половину девятого, директриса встала из-за стола и потянула за бархатный шнурок личного звонка. Тот важно зазвенел на кухне, и Минни, несколько раскрасневшаяся, поспешно отозвалась. Горничная застыла в дверях на почтительном расстоянии от миссис Эпплъярд.
– Том еще здесь?
– Не знаю, мэм, я спрошу у поварихи, – ответила Минни, видевшая своего обожаемого Тома полчаса назад растянувшимся в одних кальсонах на ее кровати.
– Постарайся отыскать его и тут же отправь ко мне.
Разложив еще пару раз пасьянс «Мисс Миллиган», директриса, которая обычно с презрением относилась к жульничеству в картах, специально положила себе нужную карту – червового валета – и вышла на гравийную дорожку у крыльца, где висел зажженный керосиновый фонарь на металлической цепочке. Шиферная крыша колледжа мерцала серебром на фоне ясного темно-синего неба. В одной из комнат наверху горел одинокий огонек за задернутой шторой – это Дора Ламли читала в постели в свободное от работы время.