Пикник у Висячей скалы

Читатель, смотрящий с высоты птичьего полета на события, произошедшие после пикника, заметит, что неким образом они затронули и второстепенных персонажей. Миссис Валанж, Рег Ламли, месье Луи Монпелье, Минни и Том – их образ жизни был нарушен, в некоторых случаях довольно резко. Повлияло случившееся и на бесчисленных существ поменьше – пауков, мышей, жуков, которые бросились бежать, копать норы и в ужасе покидать насиженные места, прямо как люди, только в более скромном масштабе. В колледже Эпплъярд эта сеть событий начала формироваться внезапно, с того момента, как первые лучи солнца тем утром зажгли георгины, а рано проснувшиеся обитатели школы принялись обмениваться валентинками и подарками. Настало уже тринадцатое марта, пятница, а сеть продолжала плестись, становясь все шире и прочнее. Дотянулась она и до нижних склонов горы Маседон, а оттуда до верхних, где жители Лейк-Вью, не подозревающие о том, какое место им предназначено в общей картине радости и печали, света и тени, как обычно занимались личными делами, неосознанно вплетая нити своей жизни в замысловатую ткань событий.

Оба пострадавших теперь быстро выздоравливали. Майк завтракал беконом с яйцами, а что касается Ирмы, доктор Маккензи счел ее состояние достаточно стабильным для краткого допроса констеблем Бамфером. Полицейского осведомили о том, что девочка ничего не помнит о случившемся на Скале – и вряд ли когда-либо вспомнит, по мнению самого Маккензи и еще двух выдающихся специалистов из Сиднея и Мельбурна. Часть чувствительного механизма мозга оказалась безвозвратно повреждена.

– Как часы, понимаете? – объяснял доктор. – Часы, которые остановились под влиянием необычных обстоятельств и дальше не идут. У меня такие раньше были. Доходили до трех часов дня – и все…

Бамфер, тем не менее, собирался навестить Ирму в доме садовника и попытать удачи.

Беседа началась в десять утра; чисто выбритый полицейский устроился с карандашом и блокнотом на стуле у кровати. К полудню он уже откинулся на спинку стула и пил чай, благодаря девушку за бесполезные два часа, которые ничего ему толком не дали. По крайней мере, ничего в рабочем плане, хотя получать то и дело грустную улыбку от такой юной и красивой особы было приятно.

– Ну, мисс Леопольд, я пойду, но если вы все же что-то вспомните, дайте мне знать, и я примчусь в два счета. – Бамфер поднялся, с неохотой скрепил резинкой блокнот с пустыми страницами, оседлал своего высокого серого коня и медленно направился на ожидавший его в час дня обед. Констебль пребывал в расстроенных чувствах, с которыми не помог справиться даже любимый сливовый пирог.

В следующую субботу сарафанное радио Маседона поведало о прибытии еще одного посетителя в дом садовника: это была прекрасная, точно с картинки, леди в сиреневых шелках, а привез ее в экипаже, запряженном парой лошадей, иностранный джентльмен с черными усами, который спросил дорогу к Лейк-Вью в лавке Манассы. Все на горе знали, что за героиней «таинственного исчезновения», спасенной с Висячей скалы племянником полковника Фитцхуберта, молодым симпатичным юношей из Англии, ухаживает миссис Катлер. Последний поворот событий в этом деле был настолько пикантен, что в деревне Верхний Маседон только и занимались тем, что сплетничали и строили догадки. Говорили, что племянник выбил себе передние зубы, забираясь на шестидесятифутовый обрыв. Что он безумно влюблен в эту девушку. Что прелестная юная наследница послала в Мельбурн за двумя десятками шифоновых ночных рубашек, и что она лежит в постели с тремя нитками жемчуга на шее.

Вообще-то громадный сафьяновый чемодан наследницы по-прежнему нераспакованным стоял в передней миссис Катлер. «И кто, кроме этой малышки, – с нежностью подумала Мадемуазель, – мог бы выглядеть так красиво, так элегантно в выцветшем японском кимоно?» Сквозь жалюзи в маленькую комнатушку с белеными стенами проникала рябь зеленоватого света из сада. Подсвечивал он и огромную двуспальную кровать с лоскутным одеялом, будто качавшуюся на волнах в прибойной пещере. После бурного приветствия дамы немного поплакали, сомкнув друг друга в объятиях, и отдались молчаливой роскоши объединяющего их горя. Так много хотелось сказать, так мало было сказано. Мрачная тень Висячей скалы давила на их сердца почти ощутимым весом. Мадемуазель первой вернулась к реальности безмятежного летнего дня, к мирному состоянию сада за окном и подняла жалюзи, которые издали обнадеживающий щелчок. Плакучий вяз шелестел от болтовни голубей.

– Дай посмотреть на тебя, chérie. – Изнуренное личико в окружении кудряшек, подвязанных ярко-красной лентой, было почти таким же белым, как ситцевые подушки миссис Катлер. – Чересчур бледная, но такая красивая! Помнишь, как я ругала тебя за натирание губ лепестками герани?.. Кстати, у меня чудесные новости! – Старинное французское кольцо на вытянутой руке Дианы замерцало миллионом радуг, и на щеке Ирмы от улыбки появилась ямочка.

– Дорогая Мадемуазель! Я так рада! Ваш Луи – замечательный мужчина!

– Tiens![15] Уже разгадала мой секрет?