Пиковая Дама

— Вижу. Переходный возраст творится. Ты через это проходила, я проходил, каждый человек.

— Я в ее возрасте не боялась зеркал.

— А она боится. Может, считает себя слишком толстой. Может, слишком худой. — Антон раздраженно выдернул из кармана мобильник. — Глебыч…

Марина отвернулась, уставилась на цементную коробку за фанерной оградой. Доделают ее или так и бросят гнить? Может, эти экскаваторы и подъемные краны призваны лишь видимость создавать, как Антон умело создавал видимость «мужчины в семье»?

Вороны парили над стройкой черным облаком.

— Лечу! Лечу, мужик! Не вешайся, дай мне полчаса.

Антон опустил телефон.

— Извини. Нет времени разгребать ее фантазии. Был бы мальчик — я бы посоветовал чего. Но девочка…

Он опять перекладывал проблему на плечи жены. Привыкла бы.

— Винишь меня, что не родила тебе сына?

От гнева задергалась щека. В детстве думалось, взрослые знают обо всем на свете. И вот ей без малого сорок, а она не знает ничегошеньки. Ни хрена.

— Хорош. — Антон поднял руки ладонями вперед. — Хорош препираться, надоело. Сил нет. Пока.

И он побежал к припаркованному «вольво», оскальзываясь и хрустя наледью.

«Мебель, — подумала Марина, — не предает».

10

— Ах ты ж мать твою. — Антон воздел глаза к ненастному небу. Кровь крупными каплями падала на снег. Антон левой рукой отворил дверцы, вынул из бардачка упаковку салфеток и промокнул рану. Царапина пролегла перпендикулярно линии жизни.

Он никуда не уехал. Долбаная жестянка отказалась подчиняться. Заглохла намертво. И единственный, кого Антон мог проклинать, — самого себя. Это он чинил «вольво» во вторник. Какой он муж и отец, какой кормилец — понятно давно. Марина, умелый репетитор, втемяшила. Но неужели и мастер он — дрянь дрянью?

Инспекция двигательного отсека не дала результатов. Провозился битый час и порезал ладонь, шарахнув в сердцах по кузову. Вообразил, притоптывая на холоде, как пешком добирается до мастерской, а Глебыч болтается в петле, на налоговой декларации предсмертная записка: «Тоха, ты — дерьмо».

Недостроенная высотка таращилась безразличными черными зенками. Вороны каркали глумливо, и верещали мартовские кошки.

Антон стер с пальцев кровь, машинное масло. Вызвать такси? Пока сюда доберется, Глебыч остынет в петле.

Антон нервно хохотнул.

— Добрый вечер.

У подъезда стояла хорошенькая девушка в полушубке. Из-под шапки струились светлые волосы, большие удивительно-синие глаза изучали Антона.

— Не едет? — синева переметнулась на открытый капот.

— Сдохла, — проворчал Антон, бахнув крышкой. Поморщился — рана соприкоснулась с металлом.

— Без мастера не обойтись.

— Ирония в том, что я сам — автослесарь.

— Сапожник без сапог?

— Типа того.

Блондинка обошла автомобиль.

— Вы — Анин папа, да?

— А ты — ее подружка, что ли?

— Подружка, — девушка протянула руку, — Катя. Соседка ваша.

— Антон. — За миг до рукопожатия он вспомнил про травму и отвел испачканную кисть. — Антон Сергеевич.

— Может, пойдемте, я перебинтую?

Антон помешкал, испепеляя ненавидящим взглядом автомобиль.

— Один черт — не успею.

* * *

В шахте лифта гудел ветер. Скрипела лебедка. Стену кабинки украшало заплеванное зеркало. Катя и Катино отражение встали друг к другу спиной. Антон оценил свой внешний вид, оттянул веко, надул щеки.

— В гроб краше кладут…

— Вот и не спешите в гроб-то.

Телефон зазвонил, гаркнул тирадой Глебыча.

— Скажи, что опаздываешь, я сам к тебе приеду и укокошу.

— Меня не будет, мужик.

— Тебя не будет?!

— Семейные трудности. Застрял как заноза в…

Он посмотрел на смиренно улыбающуюся соседку.

— Во сколько заказчики приедут? В час? К десяти машину сдам. А потом в налоговую.

— Тоха, ты меня подводишь под монастырь. Без ножа потрошишь.

— С меня — пузырь. К десяти сдам, мужик.

— Иди ты… Вот правда… Иди…

Створки кабины разъехались, выпуская на десятый, судя по намазюканным цифрам, этаж. Новостройка уже познала все прелести упадка в виде уродливых спичечных ожогов на побелке и наскальной живописи. Кособокие свастики, логотипы подпольных рэп-групп, схематичный человечек, пронзенный схематичными ножницами.

Марина витала в облаках, оборудовала в гостиной музей для викторианского мусора, а вокруг эскапистского мирка кипела правдивая помоечная жизнь. От нее не спрятаться.

Катя отворила дверь, впуская в полутьму. Квартира была точной копией рюминской, и Антон, воспользовавшись приглашением, отправился направо, затем налево. Клацнул выключателем, отразился в голубом кафеле. Но не в зеркале: зеркало над раковиной отсутствовало. Из плитки торчали болты. Антон пожал плечами, промыл рану, оплескал лицо и шею теплой водой.

В квартире было тихо. Облака барражировали в прямоугольнике кухонного окна.

— Кать?

— Я здесь, — донеслось из-за угла.

Катя не зажгла свет — экономила электроэнергию? Зато включила телевизор. Без звука. Немой Джонни Депп разыгрывал эксцентричную сценку перед немой Мией Васиковски. «Алиса в Зазеркалье» — этот фильм Рюмины смотрели в кинотеатре года четыре назад. Тогда все проблемы казались решаемыми, все неполадки — поправимыми.

Бабка-харьковчанка говорила по-украински: «Не так сталося, як гадалося».