Катя сидела в кресле, почти впритык к жидкокристаллическому монитору. Меняющий оттенки свет озарял фальшивый камин.
«Такой, — подумал Антон, — аккуратной, уютной была бы наша гостиная, не превратись она в склад».
— Аптечка на столе, — не отрываясь от экрана, сказала Катя. Мягкое свечение ореолом окутало ее голову, наэлектризовало волнистые волосы.
Антон взял с журнального столика спирт и вату. Рану пощипало. Вероятно, он закряхтел, потому что Катя спросила участливо:
— Вам подуть?
— Сам, — проворчал Антон. Вслепую забинтовывая кисть, он прогулялся по комнате. Задержался у фотографий на полках. Юная Катя была щуплой и угловатой, наверное, он встречал ее во дворе, просто не приглядывался к соседским детям. Хватало своего дитяти.
— Это твоя мама? — Фото запечатлело строгую женщину в деловом костюме. Антон понял, что тянет время. По карнизу забарабанил ледяной дождь. Ждать такси под козырьком было не самым приятным и желанным времяпрепровождением.
— Моя тетя, — откликнулась Катя. — Я с родителями не живу. Конфликт отцов и детей. Вернее, отчимов и детей.
Знакомо… Папа ушел из семьи, едва Антону исполнилось пять. И вот он сам пошел по отцовским стопам.
— Как ты узнала, что я — Анькин отец?
— Догадалась.
Катя спорхнула с кресла. Поманила жестом, Антон послушно подал ей руку, и Катя мастерски завязала узлами бинт.
— А ты правда меня не помнишь?
От девушки пахло лавандой. В полумраке лучились хитрецой синие глаза.
— А должен?
— Я к вам домой приходила. Сидела с Анькой, когда она маленькой была. Году в пятнадцатом.
— Припоминаю, — соврал Антон.
Катя наклонилась, будто удумала поцеловать его запястье. Прихватила зубами край бинта и оторвала с треском. Похлопала аккуратно по кисти.
— До свадьбы заживет. Ты правда от них к любовнице свалил?
Синь радужек создала эффект пламени. Будто смотришь на горящую конфорку. Смысл вопроса пришел с запозданием.
«Наглая. Раскованная. Упаси бог, Анька вырастет такой».
— Тебе годков-то сколько? — Антон убрал руку.
— Не волнуйся, за меня уже не сажают.
Антон поперхнулся слюной. Он уже дожил до тех лет, когда можно вздыхать скептически: «Не понимаю я эту молодежь!»
Катя попятилась, демонстрируя осиную талию и маленькие холмики грудей под свитером. Антон отвел взор, смущенный спектаклем, который затеяла вертихвостка. Или это не спектакль, а проявление непосредственности?
— Хочешь, паспорт покажу?
Антон надеялся, что в полутьме незаметен румянец на его щеках. Не хватало краснеть перед малолеткой. Но червячок, копошащийся в голове, шепнул: «Ей восемнадцать, и ты погляди на ее фигуру». Этот червячок вымахал, питаясь одиночеством и сексуальным воздержанием. Врали сплетники. Не было никакой любовницы у Антона Сергеевича Рюмина. Он не к бабе ушел из семьи. Сбежал от стыда, что зарабатывает копейки. Гордость всегда сильнее, главнее похоти.
«Что ж ты приперся к ней? — пытал глумливо червячок. — Просто так? Бинтоваться-греться? Кажется, она сумеет тебя согреть. Или не мучайся, такси под дождем карауль».
На пухлых губах Кати блуждала ухмылка. Словно она читала его мысли, потаенные, позорные.
Антон шагнул к макияжному столику, заставленному косметикой. Зеркало в витой раме было заклеено полиэтиленом. Пленка крепилась с помощью скотча.
— И что это за забава такая? — спросил он. — Мы в детстве в контакт играли, в вышибалы, фишки. Девочки — в резинки. А такую игру не помню.
— Повезло вам. — Улыбка завяла.
На экране маршировали карточные солдаты.
— Кого вы там видите? — спросил Антон. — Это ты надоумила Аньку зеркал бояться?
— Да нет. — Катя состроила безразличную мину. — Это традиция русская. Если в доме — покойник, надо занавешивать зеркала. Матвея сегодня домой привезли, так что он там. — Катя подняла взгляд. Антон посмотрел туда же, будто мертвец мог парить под потолком, скрестив руки. — Традиция, — повторила Катя. Она потянулась, картинно зевнула, выпятила юную грудь. Знала, что хороша, и умело этим пользовалась, бестия.
«Надо сыпаться», — подумал Антон. И продолжил стоять, будто примагниченный к шустрой девице.
— Что тебе, Сергеич, мелкая рассказала?
— Кто? А… ничего такого. У нас… сложные отношения сейчас.
— У нее со всеми сложные отношения. Ходит за мной хвостом. Я говорю: «Ань, я взрослая тетка, ты у меня гадостям научишься».
Катя подчеркнула слово «гадости», стрельнула глазищами.
— Я с ней побеседую, — сказал Антон.
— Побеседуй.
— Только, по-моему, это вы к ней ходите. Собираться негде, а?
Оглушительная трель прокатилась по комнатам. Антону вдруг вспомнились телешоу: коварные девчонки, заманивавшие мужчин в свои гнездышки, чтобы потом шантажировать полицией.
— Не бойся, — проходя мимо, Катя невзначай погладила его по плечу. — Тетки до среды не будет. Это Чижик.
— Кто?
— Чижик-Пыжик. Соседей, Сергеевич, знать надо.
Гость уже не звонил — настойчиво колотил в дверь.
— Чижик! — закатила глаза Катя.
Мол, чего еще от него ждать.
Коридорный мрак пожрал тонкий девичий силуэт. Антон выдохнул. Ну и Катька! Бойкая, переспелая. Уйти бы, не подыгрывать… Вместо этого он приблизился к макияжному столику. Подцепил пальцами отклеившийся уголок пленки, потянул.