– Не беспокойтесь, мамаша, – говорит Пётр Ильич. – У меня и батюшка людоедом был, и матушка – людоедка. Я своё дело знаю: так проглочу вашу дочку, что она даже не заметит.
– Ой, спасибо, голубчик, – с облегчением вздохнула мать. – Утешил.
На том и распрощались.
Привёл людоед Дашу к себе домой: огонь в очаге развёл, здоровенную кастрюлю над огнём повесил.
– Полезай, – приказывает, – в кастрюлю и варись ровно сорок минут. Да смотри не забывай себя регулярно помешивать и подсаливать.
А сам сел на лавку и стал напильником зубы точить.
Тут только Даша ясно поняла, что она одной ногой в могиле стоит и если сию же секунду чего‑нибудь не придумает, то и другой ногой в могилу встанет. А надо сказать, что девочка она была хоть и непослушная, но умная.
– Пётр Ильич, – говорит Даша вкрадчиво, – а вы знаете, что вас зовут точно так же, как великого композитора Чайковского?
Людоед, конечно, этого не знал и поэтому очень удивился.
– Врёшь поди, – глядит недоверчиво. – Чтоб людоеда звали так же, как и великого композитора? Да в жизнь не поверю.
– А вот и не вру, – отвечает Даша и, чтобы ещё сильнее запутать людоеда, предлагает: – Хотите, я вам его балет «Лебединое озеро» станцую?
И, не дожидаясь людоединого согласия, девочка протанцевала весь балет от начала до конца. Да ещё и музыку из балета просвистела.
Людоеду это о‑о‑очень понравилось; особенно когда Даша на одной ноге тридцать два раза прокрутилась, изображая умирающего лебедя.
– Ух ты! – с восторгом завопил он. – Всё! Точка! Решено! Я тоже буду композитором!
А хитренькая Даша ему в ответ:
– Чтобы стать композитором, надо есть одни одуванчики.
Людоед тотчас бросился варить щи из одуванчиков… Похлебали они этих щей, поболтали о том о сём… Наконец Даша и говорит:
– Ну ладно, Петя, пора мне домой бежать, а то мать, наверное, с ума там сходит. А ты ешь побольше одуванчиков и попробуй сочинить оперу.
Прибежала Даша домой, а мать действительно с ума сходит, почти уже сошла.
– Дашенька! – кричит диким голосом. – Ужинать будешь?!
– Спасибо, мамочка, – отвечает Даша. – Не откажусь ещё разок перекусить. А то людоед костлявый попался, а ты у меня пухленькая, мягонькая…
Как услышала мать эти слова, так вся и задрожала, словно осенний листок.
– Не губи, доченька, – молит слёзно. – Прошу, не губи!
– Да я пошутила, – смеётся Даша. – У тебя что, мама, чувства юмора нет?
– Уфф, – вытирает мать со лба холодный пот. – Шутница ты у меня, дочурка.
В общем, поужинали они и легли спать.
А на следующий год опять Пётр Ильич к ним заявился: во фраке, в лакированных ботинках… Та‑акой важный, и не подумаешь, что когда‑то людоедом был.
– Здравствуйте, дамы, – степенно этак здоровается. – Разрешите пригласить вас в оперный театр на премьеру моей оперы «Я никого не ем».
И протягивает матери и Даше два пригласительных билета.
Вот так‑то!
Про мальчика Филю, который любил всех душить
Жил один мальчик. Звали его Филя. И у него была такая манера: подкрадётся тихонечко сзади, схватит за шею и давай душить. И вот ему исполнилось восемь лет. И Филина мама пригласила на день рождения сына свою лучшую подругу – Надежду Сергеевну. Сидят Филина мама и Надежда Сергеевна за столом. Беседуют. А в это время Филя, по своей давней привычке, тихонько подкрался к Надежде Сергеевне, схватил её за шею и стал душить.
Душил‑душил, да и задушил. Надежда Сергеевна и ойкнуть не успела.
Филина мама, конечно, очень расстроилась.
– Филенька, – сказала она, погрозив сыну пальчиком. – Ай‑ай‑ай…
– А чё? – не понял Филя.
– Я же тебя просила не подкрадываться сзади. И тем более не душить. Какой же ты у меня непослушный.
– Нет, послушный, – говорит Филя.
– Нет, непослушный, – говорит мама.
– Нет, послушный, – говорит Филя.
– Нет, непослушный, – говорит мама. – Ты Надежду Сергеевну задушил.
– Послушный, послушный, послушный… – затараторил Филя.
В это время пришёл Филин папа – Прохор Петрович. Он ходил покупать Филе на день рождения торт «Сюрприз». А его дома другой сюрприз ожидает.
– Наш Филенька задушил мою подругу Наденьку, – сообщила мужу Филина мама.
– Это какую же?.. – спрашивает Прохор Петрович – Ту, что стюардессой работала?
– Да нет, – отвечает Филина мама. – Ту, что балериной подрабатывала.
– А‑а, – вспомнил Филин папа.
– Так что Филюша её задушил, – повторила Филина мама. – А отвечать придётся тебе, дорогой.
– А почему – мне? – спрашивает Прохор Петрович.
– А потому, что ты его отец.
– А ты его мать, – парировал Прохор Петрович. – Значит, тебе отвечать.
– Нет, тебе!
– Нет, тебе!
Филины родители заспорили. И спорили до тех пор, пока Филя к ним не подошёл и не сказал:
– Мамка, папка, ну чё вы ругаетесь. Всё должно быть по‑честному. Раз я задушил, я и отвечать буду.
– Кха!.. – вдруг кашлянула Надежда Сергеевна, и ещё раз: – Кха‑а…
– Надюшка! – обрадовалась Филина мама. – Господи, как ты нас напугала!
– Кха‑а‑а, кха‑а‑а, – продолжала кашлять Надежда Сергеевна.
– А Филенька – больше всех испугался, – тараторит Филина мама. – Бегает вокруг тебя, плачет‑плачет: «Тёть Надь, тёть Надь, не умирай! Я тебя очень люблю!» Скажи, Филенька.