Пилат

Был — так по крайней мере он утверждал — не один Христос, который считал, что он мессия, но с некоторых пор объявилось несколько мессий, и они не отмалчивались, как сам Спаситель, а во всеуслышание претендовали на то, чтобы их считали освободителями; действительно, я вспомнил о том времени моей службы, когда время от времени разносилась молва о подобных спасителях, мне даже приходилось усмирять волнения, которые снова и снова возникали из-за этих слухов. Но разве кто может упомнить все эти постоянные мятежи, восстания, эти бунты и небольшие войны! Об одном случае я помню определенно: в Самарии появился очередной мессия, и он говорил о себе: он тот, который ни во что не ставит ложь. Что за ложь он имел при этом ввиду, я не знаю. Иудейство же всегда находилось в состоянии брожения из-за своей вечной мечтательности и химер в голове. Во всяком случае, этот человек оказался из тех, кого мне труднее всего было усмирить; и из-за него мне приходилось использовать иногда небольшой отряд, иногда когорту, а иногда и целый легион. Короче говоря, Руф сказал, что в то время, когда он распял человека, был не один, а было два мессии — Иисус из Назарета и Иисус Варавва. И в этом есть нечто; Вар-Аввас означает: сын отца, а это было одним из имен самого мессии. И самое примечательное: этот Варавва, которого Руф представлял как второго мессию, был никем иным, как человеком, «который ни во что не ставит ложь».

Он, сей человек, и Господь, казалось, действовали одновременно или даже заодно, когда подняли народ на восстание. Только Господь, даже если он и относился с отвращением к насилию, скорей бы мог увлечь народ, чем Варавва, который, будучи гораздо менее красноречивым, пытался добиться благодати силой и соперничал с Господом в борьбе за власть. Я же, однако, в те предпасхальные дни оттеснил Варавву вместе с его повстанцами к горе Гаризим, разбил мятежников и пленил его самого и некоторых из его сторонников. Но Господь, который остался в Иерусалиме и оказался без защиты, поскольку восставшие были рассеяны, испугался, когда разочарованный народ обратился против него, и бежал на Масличную гору, где был выдан собственными людьми первосвященнику Каиафе, другу римлян, и пленен слугами Каиафы в Гефсиманском саду; Каиафа выдал Христа прокуратору, то есть мне самому. К тому времени — утверждал Руф — я уже вернулся с горы Гаризим в Иерусалим; и тем самым он перешел к событиям, которые он сам пережил вместе со Спасителем.

Прежде всего он рассказал о том, хотя и сам узнал об этом из слухов, как Христос и его ученики в святой четверг съели пасхального ягненка, при этом странным оказалось то, что пасхального ягненка не было; Руф утверждал, что он знает, почему ягненка не было. Пасхального ягненка, сказал он, требовалось сперва доставить в храм, чтобы там его заколоть; и, насколько я знаю, именно священникам полагалось закалывать ягненка. Затем ягненка снова приносили домой и жарили, чтобы его съесть. Весь процесс освящали венками из роз, пальмовыми ветками, иконами святого Антония из Падуи, другими святыми иконами, и прочим. А Иисус не смел в этой опасной ситуации, поскольку он был добровольным и невольным участником только что подавленного восстания, пойти в храм, который он всего лишь несколько дней тому назад очистил от скверны торгашей; он также считал, что недостойно посылать туда того или иного из своих учеников, а поскольку ягненка не было, то он предложил двенадцати ученикам в качестве пасхального ягненка самого себя.