«Все будет хорошо, — подумала она. — Все будет хорошо. Это пройдет».
Медведи, собаки и бабочки. Мужчины, которые должны были умереть, но остались в живых. Женщины, обитающие на Луне. Такую жизнь он выбрал, и Эмма должна была поддерживать его силы. Все образуется. Он просто переработался, перенапрягся и пере… Как это? Переутомился. Переоценил свои силы. Тем не менее он здесь, и, с гордостью глядя на него, Эмма подумала: «Он найдет выход. Он всегда находит выход».
Возможно, он слышал музыку. Похоже на то. Кто-то пел. Леонардо подошел к окнам. Камзол был расстегнут, шнуровка на рубашке развязана, волосы распущены, пояс брошен на пол.
Спину Леонардо освещал огонь камина. Бордовый бархат камзола прочертили оранжевые полосы, как будто пламя оцарапало его своими пальцами.
— Иди сюда!
Герардини замер на месте.
— Иди сюда! Я хочу показать тебе кое-что.
— Что?
— Подойди и увидишь.
Герардини стоял как вкопанный у стола, не спуская глаз с портрета обнаженного юноши.
Герардини подошел к окну. Рука Леонардо неожиданно обхватила его за плечи.
— Видишь? Месса кончилась.
Из открытых дверей церкви Святой Марии устремился поток фигур в сутанах с капюшонами.
Рука Леонардо спустилась на талию Герардини.
— Я устал. Ты должен помочь мне.
— Я не знаю как.
— Что за чушь! Прекрасно знаешь.
Леонардо нагнулся и поцеловал юношу в губы, прижимая к себе и расстегивая его камзол.
Герардини отпрянул.
— у меня есть кинжал!
Леонардо выпрямился — удивленный, но улыбающийся.
— Кинжал?
— Да.
— Ты спятил? Что я такого сделал? Мы занимались этим сто раз!
— Вы не понимаете. Я боюсь.
— Ты никогда не боялся. Никогда. Только не меня.
— Вы не понимаете! Я не…
— Что — не?.. Ты меня не любишь?
Леонардо рассмеялся.
Герардини глянул на площадь. Пес умер. Прихожане, оплакивавшие усопших, разошлись. Двери церкви закрылись. Костры по-прежнему горели, но людей, сидящих вокруг, начало клонить ко сну. В их общем силуэте не было ничего человеческого — издали он казался контуром горной гряды.
Рука Леонардо вновь упала на плечо Герардини.
— Я всегда сначала брал тебя сзади. Помнишь? Стоя. Вот так…
Он настойчиво прижался к юноше сзади и с силой сунул ему в рот пальцы свободной руки, приговаривая:
— Вот так, вот так. Тебе нравится, правда?
Его губы впились в левое ухо Герардини. Он сорвал с юноши камзол, и тот повис на одном плече. Леонардо быстро взялся за застежки, скреплявшие лосины юноши с поясом.
— Ты пахнешь точно так же, как и раньше. Волосы, шея, кожа…
Леонардо взял руку Герардини и положил ее на свой восставший член.
— Не-ет!
IОноша развернулся и ударил Леонардо в лицо.
Тот дал сдачи — так сильно, что Герардини упал.
Потом нагнулся, поднял мальчика и сорвал с него рубашку.
Руки Герардини взметнулись вверх, прикрывая тело. Леонардо дважды ударил его по лицу. Дважды — а потом еще раз.
Юноша скрестил руки, прижав локти к груди.
Голос Леонардо доносился до него словно откуда-то издалека.
— Мне не говорят «нет»! Никто! Встань на колени и проси прощения!
Мальчик обмяк и рухнул на колени.
— Простите.
— Еще раз! И как следует!
— Простите, Мастер!
— Встань!
Герардини не мог пошевелиться:
— Встань!!!
Леонардо схватил юношу за волосы и поднял на ноги. Потом взял за руку, протащил по комнате, бросил на стол и, сорвав с него лосины и туфли, швырнул их в огонь.
Герардини опустил руку вниз, прикрывая пах, и закрыл глаза.
Слишком поздно.
Леонардо уже увидел… и отвернулся.
Герардини сел.
— Я пыталась сказать вам, — проговорила она. — Но вы не слушали».
Юнг читал это в полночь, сидя в своем кабинете, облаченный в пижаму и халат. Он нашарил пачку с сигарами, вытащил одну и чиркнул спичкой.
Не осознавая, что делает, Юнг поднес горящую спичку к губам и опомнился только тогда, когда почти уже сунул ее в рот.
— Черт побери! — выругался он.
Встал, налил себе стакан бренди.
Кому какое дело? Мне нужно выпить! А кроме того, я совершенно трезв.
Отвяжись!
— Отвяжись, Я сказал!
От его крика еле слышно задрожали оконные стекла;
С
С призраками.
Тебе виднее.